Форум » Литературная гостиная » Паспорт by Month » Ответить
Паспорт by Month
Шинигами: Название: "Паспорт" Автор: Месяц ака Month E-mail: month_october@mail.ru Категории: Angst Персонажи: обычный московский школьник и все, кто попался ему под руку. Рейтинг: G Предупреждения: а нетуть. Содержание: грустная, лиричная история. Статус: закончено От автора: а автора нет, за него здесь я. Разрешение на размещение получено от владельца. Шини П а с п о р т В четверг Павел возвращался из гостей. Пересадка была с Кольцевой на Сокольническую на Комсомольской, как обычно переполненной суетливым народом, спешащим на площадь Трех Вокзалов уезжать из Москвы. На географии это называли "маятниковой миграцией", но какое это отношение имеет к географии, Паша понять не мог. (Но понятие знал.) Люди спешили, толкались, одежда всех цветов и фасонов сливалась в одно аляповатое чумазое пятно, множество голосов смешивалось в монотонный гул. На площадке между эскалатором и коридором он вдруг заметил некое темное квадратное пятно, лежащее на полу; сначала он решил, что это грязь, но потом подумал, что для грязи это уж больно правильной формы пятно, поэтому нагнулся и взял предмет в руку. Это оказался паспорт в черной обложечке с металлическими уголками, с истертой надписью "Российская Федерация" и гербом (герб истерся особенно сильно, у орла не было одной головы) на лицевой стороне. Паша чисто механически открыл его. Паспорт этот был некоего Смирнова Константина Васильевича. С фотографии глядел пожилой человек с лысой, как яйцо, головой, острыми чертами лица и удивительными глазами: сохраняя "официальный", паспортный вид, они были бездонными колодцами, из которых на фотографию сочилась особая старческая мудрая печаль. Он решил отдать его милиционеру (пусть они и разбираются, это, в конце концов, их работа), но на полпути к человеку в форме, ставшего неотъемлемым гостем столичной подземки, его взгляд упал на две последние строчки паспорта: год и место рождения. Они соответственно гласили: "1920", "Ленинград". Удивившись, Паша остановился. Сначала просто от осознания того, что в руках его – паспорт ветерана войны. Может, даже блокадника. С каждым годом их число редело, они уже не проходили во время парадов по Красной площади, да и в школы их приходило все меньше и меньше на девятое мая. И вот один из них потерял свой самый жизнедающий документ – паспорт. Ему уже за восемьдесят, он стар, слаб, наверняка, и вдруг такая оказия – потерять паспорт! Паша твердо решил для себя передать паспорт Константину Васильевичу. Однако с такой уверенностью его желание отдать паспорт милиционеру исчезло: что ему, бритоголовому типу с автоматом на плече, дел до какого-то ветерана? Положит себе на полочку и забудет. А для старичка паспорт, выходит, безвозвратно исчезает. Нет, так никуда не годится. Передать паспорт надо именно в руки. С этими мыслями он решительно засунул документ в карман куртки и спустился вниз по лестнице к поездам. Выходя из поезда на своей станции, Павел уже выяснил, что, помимо паспорта, в обложку были подсунуты билет участника войны, единый льготный билет и пропуск в какой-то лечебный центр. Он размышлял над тем, как связаться с Константином Васильевичем. Номера его телефонного нет; есть адрес прописки. Живет он в некоем Троцке. Значит, надо написать письмо! Ага, и письмо это будет идти с недельку. За это время старичок уже начнет все переоформлять. Так что же делать? Тут Паше вспомнился урок истории, прошедший на днях. Когда говорили о причинах захвата Петрограда революционерами, кто-то вместо упадка национального характера и апатии царя вдруг сказал об обрыве телеграфной линии между Петроградом и Могилевым (за что и огреб). Телеграфировать!!! А телеграфы, интересно, еще есть в природе? Если они были при царях, то, наверное, сейчас себя уже изжили… Хотя и телефоны при царях были, так что… На почте, располагавшейся через квартал от дома, уже закрывались. Хищного вида уборщица мурыжила пол. За окошком с надписью БАНДЕРОЛИ, ТЕЛЕГРАММЫ болтала с кем-то служащая. Павел подошел к окошку, помялся с ноги на ногу, кашлянул. Служащая не обернулась. Он постучал по полочке под окошком, после чего служащая повернула свою голову в его сторону, как бы говоря: "Чего отвлекаешь, занятая я", - и вернулась к разговору. Однако спустя некоторое время она повернулась, уставилась на Пашу и брякнула: - Ась? - Мне бы… это… телеграмму послать… - Телеграмму? Да ладно. А куда? Простую или срочную? - Ну… я вот паспорт нашел… надо человека известить… - Значит, обычную. Тариф – рубль слово. Вот бланк. - Спасибо… - Пиши-пиши. Уборщица распрямилась и сказала: - И обязательно потом скажи ему: так и так, я вот вам телеграмму слал, извольте-с оплатить… - Да неудобно как-то… Ветеран войны… - Тогда втридорога бери! – вспылила уборщица. - Ишь, разъелись тут: и пенсия повышенная, и льгот выше крыши, и обнаглели совсем. - Да вы что! Они же нас защищали. Уборщица хмыкнула и вернулась к своему занятию. Паша сдал телеграмму, указав там свой телефон. На следующий день Павел, вернувшись из школы, весь день ожидал звонка. Но никто не звонил. Суббота также ничем особым не отметилась, день выдался на редкость загруженным для выходного. В воскресенье звонка также не последовало. Дел, в принципе, хватало, так что он решил подождать. Хотя ждать вовсе и не следовало. На следующий день после школы Паша твердо решил вернуть паспорт. Для начала он выяснил, где находился этот город Троцк. Как оказалось, не так уж и далеко – можно и съездить на выходных. Неделя прошла нервозно, но своего решения о поездке в Троцк Паша не изменил. (Ветеран так и не позвонил.) Что-то его очень настораживало, заставляло ожидать худшего – хотя он и не мог сказать точно что. В среду он зашел в библиотеку. Это была чистая, прохладная библиотека, располагавшаяся в трех шагах от Пашиного дома в беленьком здании с колоннами. Библиотекарша сильно удивилась, когда услышала просьбу выдать карту подмосковного городка Троцка. После долгих поисков в запасниках – грязных, пыльных чуланах – удалось найти справочник 1962 г. "Малые города Московской области", страшно воняющий желтым запахом канцелярского клея, где Троцк назывался городом "Сталиногорск". (Как выяснилось, городу было верно его историческое, хоть и продержавшаяся всего три года название в 1995 г.) Городок был представлен на всю катушку, с гербом, картой и гимном (музыка В.Ф. Прышибеева, слова Х.А. Форсункина-Загребайло). Библиотекарша, обнаружив, что титульный лист вместе с первой страницей переплета (на котором стояла печать библиотеки) рассыпался в прах, отдала Паше книгу насовсем. Дома выяснилось, что листы сделаны как минимум изо льда: книжка сильно поредела с конца и начала (но, слава богу, до буквы "Т" дело не дошло). Запах клея стал настолько невыносимым, что книгу положили на балкон, где для верности завернули в одеяло и придавили неработающей камфорной плитой. В субботу он встал пораньше и отправился на Казанский вокзал, рассчитывая попасть на электричку до Троцка. На вокзале было полно дачников, все еще кочующих загород, спеша уже не завести на дачу как можно больше всего, но наоборот, увезти все, что вывозится. Старушки (генеральши дач!), люди среднего возраста (герои дач!) и скучающая молодежь (живая сила!) плотно оккупировали перрон, ожидая электрички. *** Электричка! Наша, советская, электричка! Как знакома она каждому из нас, как привычна, как родна. Грязь, мусор, духота и вонь – вот главные спутники от Москвы до Троцка. Другие входят и выходят, а они остаются. Народ рассосется, сядешь где-нибудь у окна и любуешься березками и болотами. Болотами тоже можно любоваться! Ведь когда-то они были прудами или даже озерами. А вот теперь позеленели, заросли, затянулись ряской. И черные столбы мелькают, что всегда именуемы телеграфными, хотя они никакие не телеграфные. Провода провисают. Хорошо там, снаружи вагона. Вот если бы ехать на крыше! А внутри, чем дальше от Москвы, тем менее приятно. Старушки сплевывают шелуху от семечек на пол, по которому мерно перекатываются банки и бутылки из-под пива. Кто-то врубит магнитофон с модной, наверное, музыкой, и сразу настроение падает. В вагон все реже заходят торговцы, предлагающие такие невиданные вещи за такие маленькие деньги, что невольно умиляешься, глядя на них, как они расписывают преимущества очередного топора, совмещенного с ножиком, пилкой для ногтей, и, правды ради, с граблями тоже. Разумеется, это сверхсекретная советская разработка, теперь рассекреченная и доступная для народа. Разумеется, в магазинах не продается. Разумеется, их всего три штуки осталось, вон как раскупают… И сосед рядом сидит, кроссворд разгадывает, иногда интересуется, что такое "пятнистое животное" на букву "я" из пяти букв? Ягуар, подсказываем мы ему. Он кивает и начинает рассказывать о своей даче, как вишни померзли зимой, как помидоры почему-то не цветут, как соседская кошка цветы вытаптывает, спасу нет… И мы соглашаемся: действительно, что за безобразие… Может, на нее мышеловку с колбасой ставить? Да нет, пробовали. Может, капкан? Он дорогой, да и где взять, неизвестно… Вот так, слово за словом, и доезжаем мы до своих станций, не зная ни имени человека, с кем говорили, ни кто он, но зная, что у него померзли вишни и соседская кошка зверствует около цветочных клумб. - А может, ей молочка налить в блюдечко у забора? Она попьет и, довольная, уйдет, - предложил Паша. - А что, может, и сработает, - согласился человек и углубился в свой кроссворд. – А вот что это такое: Инфернальное место, две буквы?.. - Ад, - ответил Паша, не отворачиваясь от окна. - О, действительно. Как же я сам не догадался? Паша пожал плечами. "Наверное, потому, что когда мы решаем некоторую задачу и имеем возможность помощи в решении ее, то всегда к ней обращаемся, порою даже не пытаясь вникнуть в нее самостоятельно. Слаб человек, слаб", – подумал он. Троцк оказался симпатичным, наверное, в летнюю пору местечком. Сейчас же на него глядели ливни и листопады, и взгляд этот чувствовался в каждом кирпиче. Это был небольшой городок, или, как говорят теперь, ПГТ – поселок городского типа. Посреди площади высилась водонапорная башня, явно старая, но отремонтированная, выкрашенная в желтый цвет. Она как будто стягивала всю площадь, не давала ей рассыпаться, как гвоздь прибивала к земле. Справа от вокзала был рынок, спереди – парковка, слева – ларьки, с высоты перехода казавшиеся кучкой коробочек, выкрашенных в яркие цвета, помятых и выстроенных в рядочек. Вокруг башни кружились автобусы. То есть, конечно, никто из них полного круга не совершал, но постоянное движение одинаковых автобусов такое ощущение составляло. Паша подошел к старушкам, сидевшим на скамеечке и щелкавшим семечки. (Как будто они перебрались сюда из электрички.) Поинтересовался, когда придет 41-ый (на карте городка, которую он видел в бактеорологической книге, этот автобус шел через весь город, что было кратчайшим способом добраться до улицы, где проживал ветеран). Они сказали, что нескоро. - А по расписанию – через пять минут… - Э, сынок, расписание это можешь… Автобус пришел через десять минут. Первыми побежали с неожиданной для их возраста прытью старушки с лавочки. Отпихнув Пашу (и еще пару человек, не знавших порядка захода), они втерлись вовнутрь, расселись и продолжили щелкать семечки. Естественно, автобус шел битком. Кондукторша, молодая девушка лет двадцати, сидела, закинув ногу на ногу, (колов при этом кого-то в ногу каблуком) и читала детектив в мягкой желто-черной обложке. Рядом с ней стояла какая-то бабушка в платочке с ведерком, рюкзаком и сумкой. Она смиренно потупила свои глаза в пол, оглядывая свои ноги, наверное. Паша сам стоял, зажатый между лыжами (зачем на даче лыжи?) и бидоном. Он все хотел сказать кондукторше, чтобы она либо убрала ногу, либо уступила место, но все как-то не решался, а когда он, наконец, вроде набрался смелости, было пора ему выходить. Улица академика Синицына, видного (и единственного) выходца из Троцка, оказалась проспектом в пять домов длиной. Улица была идеально прямой, заключенной с двух сторон тяжелыми хрущевками, и упиравшейся в магазин "Хозтовары", который больше напоминал склад атомных боеприпасов. Вдоль дороги стояло несколько старых машин, росли березы. Между двумя особо прямыми высился большой железный гроб на постаменте, к которому зачем-то припаяли диск, колесо и водопроводную трубу. Вблизи это оказалось памятником неизвестному солдату (держащему, наверное, ППШ). Лицо солдата было отлито с таким старанием, что на нем были даже глаза, уши, нос и рот – а вот все остальное было просто литым куском металла, не обремененным какой-то либо работой с деталями. Клешня, которой солдат сжимал ППШ, наверняка была бы сверхвостребована на съемках любого фильма ужасов. Квартира в одном из страшных домов, где, по паспорту, жил Смирнов, оказалась на пятом этаже. В доме висел тяжелый, сырой запах, как будто что-то тут успело сгнить, разложиться, а потом впитаться в каждую стенку и переборку. На звонок никто не ответил. Паша уж было подумал, что никого нет дома, как в дверном проеме появился бритоголовый мужик спортивного вида. - ЧЁ?! – рявкнул он со страшной силой как бы говоря: "Доброе утро! Чем могу быть полезен?" - А… скажите, пожалуйста… Константин Васильевич Смирнов тут живет? - ЧЁ?! – "Никак нет, просим извинить-с". - А… не знаете, где? - ЧЁ?! – "Никоим образом не имею понятия". - Ну ладно, спасибо… - Погоди, погоди! – вдруг из-за спины мужичка появилась взлахмоченная женщина неопределенного возраста, с распущенными волосами, десятисантиметровой серьгой в ухе и отвратительно-красными губами. – Тебе Василич нужен? - Смирнов Константин Васильевич, - кивнул Паша. - Этот хрыч тут больше не живет. Спроси в больничке! – и хлопнула дверью. Паша спустился вниз. После смрада дома он был рад снова оказаться на улице. Воздух был чище, чем в столице. О, это удивительное свойство пригорода: воздух тут пахнет по-разному в разные времена года. Весной он пахнет водой, летом – трудом, осенью – опавшей листвой, а зимой – снегом. (Ошибаются те, кто считают, что снег не пахнет.) Больница, как вскоре выяснилось, была около вокзала. Это было длинное здание зеленого цвета, с белыми плешами окон. Стены на уровне первого этажа были расписаны цветочками и свастиками. Из некоторых окон выглядывали длинные оглобли, на которых висели всякие тряпки. Около парадного входа стоял монумент Троцкому от потомственных троцкистов, поставленный в 1995 г., в год переименования городка. Скульптор, кажется, был тот же самый, что и ваял памятник неизвестному солдату: бедняга Лев Давидыч напоминал помесь вешалки с ведром болтов и гаек. Казалось, коробка больницы со всеми окружающими ее достопримечательностями должна была рухнуть под собственной несуразностью, глупостью – но нет, стояла. В регистратуре стояла очередь человек в двадцать – в основном старики и старушки. Откуда-то пронизывающе дуло. Когда рядом мельком пробежала медсестра, из очереди к ней протянулись десятки рук, послышались крики: "Маргарита Андреевна! Маргарита Андреевна! Погодите, Христа ради! Скажите, где… что…. как… во сколько…" Маргарита Андреевна, ловко уворачиваясь от цепляющихся пальцев, пролавировала в сторону коридора. Люди, боясь потерять свое положение в очереди, за ней не последовали. Однако Паша в очереди не стоял, поэтому он вцепился Маргарите Андреевне в локоть: - Подождите! Подождите, пожалуйста! - Да? – устало повернулась медсестра. - Скажите, пожалуйста, вы нигде Константиновича Васильевича Смирнова не видели? - Это еще кто такой? Извини, парнишка, я спешу. - Да нет же, погодите! Вот, смотрите, - он показал ей фотографию из паспорта. - Этот дедуля? Собутыльник Ларионова. Третий этаж, кабинет 34. Пока, парнишка. На третий этаж опять пришлось подниматься пешком. На лестнице было страшно накурено, а на всех этажах пахло медицинским спиртом и тем особенным запахом, что встречается только при горении электропроводки и в кабинетах стоматологов. Ожидая увидеть у кабинета врача большую очередь, Паша весьма удивился, обнаружив в кабинете 34 одного-единственного скучающего человека средних лет, с козлиной бородкой, задумчиво винтящего в руках кубик-рубик. На лице его застыла помесь скуки и грусти. Заметив, что кто-то вошел, он тут же встрепенулся, и голос его, неестественный, визгливый, резкий, огласил комнату: - О?! Кто?! Здрасьте! Чем обязан! Проходите! Садитесь! - Да я, собственно… насчет Константина Васильевича… - О! Василич! Да, знаю, знаю! Добрый человек. У него какая-то ерунда с легкими… а так крепкий мужик. Блокадник! Занесло его в Троцк, а? - А вы не знаете, что с ним? Где он живет? - А! На улице Синицына. Но его оттуда дочь выгнала. Или племянница. Или внучка. Стерва, одним словом. - Вы знаете, он свой паспорт потерял, я его вернуть хочу… - Ну-ну. Знаете, он может быть в одном лечебном центре в Москве. Точнее, я его туда направил. Клиника имени этого… ну, хирурга такого… Д… Ш…. –сова. Шмонсова? Вроде нет… Паша достал пропуск в лечебный центр, лежавший в паспорте у ветерана, и показал его Ларионову. - Точно! Этот! - Спасибо… - Э, да не за что! Всегда рад новому лицу. Паша уж было собрался уходить, как вдруг ему захотелось кое-что спросить у Ларионова: - Скажите, пожалуйста, вот ведь вы – врач, да? - Точно так! – кивнул Ларионов. - А почему столько народа стоит в приемной, а у вас… ну, пациентов нет? Ларионов повеселел. - Э! Ведь им надо все справки получить, бумажки заполнить… авось вылечатся, пока дойдут. Регистратуре ведь надо на что-то жить. Паша помялся с ноги на ногу. - Но это неправильно. - Отчего ж? Слов у Паши не нашлось. Он просто развел руками. - Вот видишь, - хмыкнул Ларионов. - Что не правильно, так то верно. Да что у тебя рожа такая кислая! Каждый развлекается, как может. - Наверное. Ларионов достал из ящика стола пачку сигарет, жестом предложил Паше одну (он отказался) и закурил. - Ты пойми. Город и так умирает. Ну не будет Троцка лет эдак через пять. Просто не будет людей, в нем живущих. Дай бог, Москва расширится, и будет Троцк районом столицы, вольется в него новая жизнь. Но это вряд ли. Все уйдет, и нечему будет уходящее заменить. Так что попадут эти люди ко мне на прием или нет – ну, скажи честно, какая разница? Паша вышел и отправился обратно на вокзал. Обратная дорога пролетела как-то незаметно. В Москву он вернулся в половину шестого. Очень хотелось есть, но он решил не бросать начатое. Лечебный центр имени человека с непроизносимой фамилией был не так уж далеко, на Белорусской, где располагался напротив какого-то дворца то ли пионеров, то ли культуры. Здание лечебницы располагалось на первом этаже жилого дома - обычного пятиэтажного жилого дома с желтыми стенами и белыми окнами. Охранник, тонкий человек с большими руками, не пускал его, пока Паша не достал пропуск. Тот удивился, сказал, что лицо в пропуске видел не раз, но, поскольку оно не совпадет с лицом, пропуск предъявляющим, он должен согласоваться с начальством. Начальство отправило Пашу к себе, куда-то далеко в подвал. В небольшом кабинете его встретил пожилой человек в белом халате, полный, с сияющей лысиной. - Вы, значит, Константина Васильевича ищете? - Да, ищу, я вот его документы нашел, вернуть хочу… - закивал Паша. - Я его знаю, - кивнул начальник. – Он лечится у нас по знакомству. Старичок, тихий такой. Блокадник, вы знаете? (Паша кивнул.) Серьезная травма легких, еще со времен войны. При Советах ему бесплатно медицинскую помощь оказывали, ну а теперь, сами понимаете. - Я бы очень-очень хотел бы вернуть этот паспорт… - Оно и ясно. Помочь вам хочется. Доброе дело, оно как и дурное, нехитрое, но сложное… В этом городке, как его, там… - Троцке. - А, Троцке, Сталинграде, Зиновьевске, без разницы, он там редко бывает, он живет тут, в центре. - То есть как – живет? - Да так. От этого много всяческой пользы! Во-первых, он тут работает вроде как завхозом, старичок он рукастый; во-вторых, охраннику одному по ночам не скучно – Василич страдает бессонницей; ну, и в-третьих, он еще и стенгазеты с рисунками делает, милейший человек! - А где он сейчас, не знаете? - Неделю назад взял отпуск. Я его с тех пор не видел. Паша застонал про себя. Тогда-то он, наверное, паспорт и посеял… - Все равно, спасибо. Может, документы я вам оставлю? Передадите? Мужчина протер лысину тряпочкой, после чего ответил, строго разделяя слова: - Нет, не передам. Не моя обязанность. Павел опешил. - Но ведь он – ваш сотрудник! Почему не передадите? - Не могу. - Может, охраннику оставлю? - И ему не оставляйте. - Почему? Начальник пожал плечами. - Потому что. - Так ведь… - Не "так ведь". Нет. Павел бессильно взмахнул рукой, перебирая в памяти аргументы, после чего выпалил: - Мотивируйте! - Мотивирую мотивацией, - отпарировал начальник. – Идите отсюда. Я с вами закончил. Вы лучше своим, своим ходом, а то придется охранника вызывать. *** На улице пошел снег. Снежинки медленно падали с небес и, касаясь теплой плоти, тут же таяли; но если они попадали на одежду, на камень, на стекло – то оседали, становясь малозаметными белыми точками. Дул скучный ветер. Павел стоял перед зданием лечебного центра и, не зная, что делать, перешел улицу и сел на скамейку во дворе дворца пионеров или культуры. Когда последняя надежда найти ветерана канула в небытие, ему стало не по себе от мысли, что теперь этот человек не имеет не только постоянного места жительства, но и паспорта – значит, теперь он вряд ли получит хоть одно из них. Ну зачем, зачем шесть десятков лет назад он прозябал в осажденном Ленинграде, зачем голодал, болел – за тем, чтобы осесть в каком-то Троцке, быть выгнанным из собственной квартиры и оказаться в итоге никому не нужным? - Молодой человек, я вижу, вы местный, - одернул за рукав какой-то небольшой человек средних лет. – Вы же местный, да, москвич? - Ну да, москвич… - рассеяно ответил Паша, не особо понимая, откуда этот человечек взялся и что ему нужно. Мужчинка заговорил, сбиваясь, слегка при этом наклонив голову и часто моргая: - Вот вы понимаете, я, значит, с женой приехал из Донецка, на заработки, вот там, за углом, в фирму, вы понимаете, да, а фирмы-то и не оказалось. Вы не подумайте, что я вру, вот, вот мой паспорт, - он выудил из кармана паспорт, открыл его – это действительно был украинский паспорт, - я, значит, из Донецка, но русский, вот, видите, в Ростове родился, - мужичок ткнул пальцем в соответствующую строчку паспорта, - вот вы ведь понимаете, да, мне, человеку с высшим образованием, приходиться вот так вот, у прохожих, стрелять по десятке рублей на билет в Донецк, он полторы тысячи стоит, мне и жене, понимаете, не бомжевать же тут, честное слово… Мужичок говорил еще долго в таком духе, повторяясь, показывая паспорт, жалобно моргая и очень пытаясь сказать что-то очень, очень важное, но никак не формирующееся у него в голове. Паша рассеяно пошарил по карманам и протянул мужичку пару десяток. Тот так обрадовался, что тут же оборвался на полуслове его словесный поток, расплылся в широкой, немного удивленной улыбке рот ростовца. Он прижал деньги к груди и свободной рукой затряс руку Паше, приговаривая: - Ох, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, добрый вы человек, спасибо вам по гроб жизни, спасибо, что поняли… Я вовсе не пропить, поймите, вовсе нет, я на билет… дай Бог вам здоровья, счастья… А зовут-то вас как? - Паша. - Паша - Павел, спасибо тебе огромное! С этими словами он как-то незаметно убрал руки в карманы и ретировался куда-то за угол. Паша в прежней рассеянности проследил за ним. Ему стало совсем грустно. Как же жизнь людей ломает, подумал он, как винтит судьбы! Герой-ленинградец выгнан из своей квартиры в каком-то подмосковном захолустье и рисует стенгазеты по месту лечения, а русский человек с высшим образованием из Ростова живет в Донецке и ездит в Москву на заработки… Что-то сломалось, какой-то очень важный жизненный механизм дал сбой, что-то сместило тысячи судеб в неправильном, вредном направлении. Что это, Паша сказать не мог – но чувствовал себя виноватым, словно это он был ответственным за всех этих "смещенных" людей. Вдруг кто-то сказал тихим, шелестящим голосом: - Молодой человек, а вам не холодно так стоять? Паша повернулся и как-то сразу понял, что стоящий перед ним человек – не кто иной как Константин Васильевич Смирнов. Он был чуть бледнее, чем на фотографии, малость сутулился, на плечах его висел рюкзак, а в левой руке он держал лыжную палку, обращенную в некоторое подобие трости. На нем была большая толстая шапка-ушанка, придававшая ему вид страдающего алкоголизмом мужика с карикатуры в газете. - Вы – Константин Васильевич Смирнов, - не спросил, а твердо сказал Паша. - Точно так. Мы знакомы? – удивился тот. - Вообще нет, но я многое о вас узнал за сегодняшний день. – Павла переполняла радость, он с трудом подбирал слова, удерживаясь от того, чтобы не запрыгать на месте. – Вы вот с недельку назад паспорт потеряли на Комсомольской, знаете, я нашел его, все вас искал, очень вернуть хочу! Паша принялся рыться в карманах, и в конечном итоге он с радостью протянул заветный паспорт Константину Васильевичу. Немного ошарашенный, старичок взял паспорт, аккуратно просмотрел все документы, в него вложенные, и улыбнулся совершенно особой улыбкой – так улыбаются только люди, которые достигли своего внутреннего счастья в жизни, такая улыбка как будто включает невидимый свет вокруг всего лица улыбающегося. - Огромнейшее вам спасибо, молодой человек, вы меня так выручили! Вы не представляете, как помогли мне. Я уж было перестал надеяться… Они пожали друг другу руки, представились еще раз друг другу, после чего Константин Васильевич, выслушав сбивчивый рассказ Паши о его приключениях, попытался дать Паше сто рублей – дескать, говорил он, как же так, в электричке ездили… Паша настолько сконфузился при виде этой сотни, что даже слов не нашел отказаться, однако спустя пару мгновений пришел в себя и учтиво отказался. Старичок пожал плечами и убрал денежку обратно в карман: - Я вот все Клаве хочу передать их, племяннице моей, ей деньги нужны, она бедняжка, инвалид, не работает…. - А эта… - Паша хотел очень грубо обозвать эту "племянницу", но сдержался. – Женщина – не та, что живет по вашему паспортному адресу в Троцке? - В Троцке?.. - рассеяно переспросил старик, но потом он сообразил и, поняв нелепость ситуации, улыбнулся: - Я-то всю жизнь его Сталиногорском звал. Как он тогда назывался, когда я в него к Нюре моей переехал, женушке моей, так я его и запомнил. А теперь – хе-хе! – развлекаются как могут: переименовали, значит, обратно, делать им больше там нечего, ей-богу… - Так ведь эта… ваша… племянница… вас из квартиры выжила! - Ну, это еще как посмотреть. Да она вообще хороший человек, может, резковата чуть, это у нее от матери… Теперь настал Пашин черед удивляться. - Но ведь выходит, что у вас нет постоянного места жительства, так ведь? Смирнов пожал плечами. - Да кому это нужно? - Но ведь вы больны! - Ну, болен – лечусь, а сколько боженька жизни отмерил – больше-то, как ты ни старайся, не проживешь, чего мне беречься? Живы будем – не помрем! А ты в Троцк больше не собираешься, нет? – Паша покачал головой. – Жаль. Я хотел Дмитрию Степанычу привет передать. - Это кто? - Врач, у которого я там… - Ларионов? - Да, да! Милейший человек. Добрый, но сам того, дурак, не знает. Никак не соберет свой кубик-рубик. Они поговорили еще о чем-то, отвлеченном, как показалось, Паше, бессодержательном, после чего Константин Васильевич отсалютовал, попрощался и пошел в сторону медицинского центра – газету, как он сам сказал, дорисовывать. Павел помялся еще с ногу на ногу, не зная, куда себя деть, но потом сообразил, что ему давно пора быть дома и, поглядев на постепенно голубевшее свинцовое небо, пошел домой.
Ответов - 2
Tremi: По правде говоря, действительно грустный рассказ. Вроде и закончилось все хорошо, а какой-то осадок остался. Затронута серьезная тема, наверное, поэтому и не оставляет равнодушным. Заставляет задумываться над многими вещами. Серьезная вещь, мое аригато автору) Единственное, что бросилось в глаза, пара ошибок: в самом начале, тавтология со словом "он" и некоторые фразы Паши. Как мне показалось (в произведении говорится, что он еще учится в школе) Павел не взрослый человек. Ребенок. Лет десяти-двенадцати. Но были моменты, когда он рассуждал очень по-взрослому. Не знаю, бывают, конечно, умные дети, сообразительные, но все же... Впрочем, это имхо) А больше придирок нет. Идея автора прослеживается, написано доступным языком и полагаю, Месяц не погрешил против настоящих фактов. Хвала и честь ему) Пожалуй все ;)
-=2002=-: Шинигами, спасибо, что выложила здесь этот рассказ.... Неплохо бы было включить его в учебник по литературе, класс, скажем, за пятый.
полная версия страницы