Форум » Трое В Лодке » ТВЛ 5: "Предел прочности" (PG-13; drama, flashback; Вольф, Максвелл, Такаги) » Ответить
ТВЛ 5: "Предел прочности" (PG-13; drama, flashback; Вольф, Максвелл, Такаги)
Iscariot: Авторский фик 3, тема "Поводок будет укорачиваться с каждым днем" Название: «Предел прочности» Автор: команда Iscariot Бета: команда Iscariot Герои: Хайнкель Вольф, Энрико Максвелл, Юмико Такаги Категория: джен Рейтинг: PG-13 Предупреждения: жестокость Жанр: drama, flashback, пре-канон Размер: миди Саммари: даже у самой крепкой цепи есть предел прочности. Дисклаймер: все персонажи принадлежат Хирано
Ответов - 21
Iscariot: И я все мечтаю, что выйду на волю, И я все рисую на стенах тюремных. Я помню отлично – чудес не бывает. Я притворяюсь, что неживая. Flёur «Я все еще здесь». Сколько может длиться одна ночь? «Ровно одну пачку сигарет», - сама себе ответила Хайнкель, сдергивая тоненькую целлофановую обертку и вытягивая из картонной упаковки первую сигарету. Завтра вылетать в Лондон, а о том, что может произойти дальше, Вольф даже не хотела задумываться. День, два, может быть, еще неделя – и бойня все же разразится. А кто выйдет из нее живым – ведает, видимо, только Господь. И решать, где в этой «мясорубке» будет ее место, тоже не ей. Тогда какой смысл вообще думать о будущем? Девушка чиркнула зажигалкой и, прикурив, села на подоконник открытого окна. Завтра предстоял тяжелый день, но спать не хотелось совершенно. Все еще по-летнему душный римский вечер совсем некстати навевал воспоминания. Противно-горячий и неподвижный воздух с привкусом городского смога и пыли, казалось пах… *** …совсем как тогда, почти пять лет назад, в затхлой камере смертников женской тюрьмы в Поззале. В том, что ей светил электрический стул, наемница не сомневалась. Вольф арестовали практически сразу, как только она вышла из отеля, где выполнила очередной заказ. Естественно, тут же изъяли оружие, а баллистическая экспертиза подтвердила причастность еще к нескольким нераскрытым убийствам. Хайнкель сколько ни пыталась разобраться, где она могла проколоться, у нее ничего не вышло. Несмотря на молодость, она не зря считалась киллером высокого класса, чтобы не попадаться на мелочах. Надеяться на жалостливость судьи не приходилось, и все, что оставалось делать – это лежать на узкой койке и в ожидании приговора безразлично следить за движущейся тенью от решетки. Воздух пах пылью и бетоном, и сквозь зарешеченное окошко под потолком не доносилось ни малейшего дуновения ветра. Даже когда судебный пристав в сопровождении взвода охраны явился огласить смертный приговор и срок приведения его в исполнение, наемница только молча отвернулась и снова легла на койку лицом к стене. Плакать, каяться и, заламывая руки, взывать к милосердию этих людей она просто не видела смысла. Пустые и душные дни, где не было места ни сожалению, ни даже простым связным мыслям, тянулись бесконечно. Иногда Вольф казалось, что о ней просто забыли и теперь она так и проведет остаток жизни в этих унылых серых стенах, а иногда было ощущение, что темнота наступает уже буквально через час после рассвета. Она не смогла бы вспомнить, поспала ли, съела ли что-то за это время. Она даже не знала, сколько точно времени ей осталось. Не первый год работая наемной убийцей, Хайнкель давно привыкла к мысли о том, что однажды она все-таки не успеет увернуться от пули. Смерти она не боялась, но ожидание смерти оказалось много хуже. В какой-то момент девушка поймала себя на том, что уже сама хочет, чтобы это все побыстрее закончилось. Чтобы больше не першило в горле от пыли, не кружилась голова от духоты, и просто ушла уже эта мутная апатия. Натужный скрип петель открывшейся двери прозвучал для по-прежнему безразлично-сонной наемницы то ли обреченно, то ли облегченно. Вот и все. Видимо напоследок, в голове шевельнулась злорадная мысль: «Я не встану добровольно с этой койки. Хотят казнить – пусть сами меня волокут к эшафоту». - Оставьте нас, - прозвучал холодный и незнакомый мужской голос. - Слушаюсь, святой отец, - с каким-то особенным подобострастием и едва ли не страхом откликнулся охранник, закрывая снова скрипнувшую дверь. Хайнкель с вялым удивлением отметила, что у этого – судя по тембру еще не старого – священника слишком уж властные интонации. По камере мягко прошелестели шаги и замерли совсем рядом, мужчина, похоже, тихо сел на привинченный к полу стул. На несколько минут воцарилось молчание. Приоткрыв один глаз, девушка увидела, что странный посетитель пристально ее разглядывает, чуть скептически прищурившись. Будто товар на прилавке оценивает – не бракованный ли? И в свою очередь не удержалась, чтобы рассмотреть его сквозь полуопущенные ресницы. Облик священника никак не вязался у нее в голове с достопочтенным тюремным капелланом: молодой парень, может, разве на пару лет старше ее самой, светловолосый, со слегка растрепанным длинным «хвостом». Весь его вид вполне соответствовал образу какого-нибудь не слишком озабоченного обетами и благочестием семинариста, но темные глаза за тонкими стеклами очков смотрели как-то очень уж пронзительно. Да и пара фраз, которыми он перекинулся с охраной, тоже навевали мысли о том, что этот парень не так прост, как кажется на первый взгляд. - Итак, синьорина Вольф, как я полагаю, - безо всякого выражения констатировал он, заметив, что она тоже его рассматривает. Не спросил, просто поставил в известность то ли себя, то ли ее. - Пришли исповедовать смертницу? – попыталась иронизировать Хайнкель. – Ну начинайте. Исповедайте меня, святой отец, ибо я согрешила… - Не стоит. Поверь, о твоих грехах я достаточно осведомлен, - перебив наемницу, поморщился мужчина и достаточно обстоятельно перечислил список всех обвинений суда. – Полагаю, есть и другие убийства. Можешь сознаться в том, чего я не знаю. - Пожалуй, воздержусь, - несколько ошарашенно отозвалась Вольф, приподнявшись на локте и уже с открытым интересом разглядывая своего собеседника. – Тогда кто вы, и что вы здесь делаете? - Если по порядку, - усмехнулся он и откинулся на спинку стула, скрестив на груди руки, – то меня зовут Энрико Максвелл, я – глава XIII отдела Специальных Сил Инквизиции. А здесь я затем, чтобы задать тебе единственный вопрос: - Ты хочешь жить? - Грешно издеваться над убогими, отец Энрико, - переборов секундное удивление, девушка опустилась обратно на подушку и отвернулась к стене. - Если вы так хорошо осведомлены о моих грехах, - последнее слово она постаралась произнести как можно более едко, - то должны бы знать и о том, что мой приговор уже оглашен. - И тем не менее, - насмешливо ответил Максвелл, - в моих силах сделать так, чтобы твой приговор не привели в исполнение. - И что же я должна буду в ответ на столь заманчивое предложение? – все еще не собираясь обернуться лицом к нему, полюбопытствовала наемница. То, что подобные вещи никак не могут предлагаться даром, она знала слишком хорошо. - Услуга за услугу. Я вытаскиваю тебя с эшафота, на котором ты уже стоишь обеими ногами, а ты работаешь на меня. Столько, сколько я сочту нужным, и так, как я сочту нужным. Думаю, что ты подойдешь для моих целей. Собранное этими крючкотворами досье на тебя достаточно красноречиво. - Работаю? – этому странному священнику уже третий раз за пять минут удалось удивить Вольф. – И как? Буду петь в церковном хоре? Или прилюдно каяться заставите в назидание прочим? - Нет, - неожиданно прорезавшийся лед в голосе резанул по ушам. – Мне нужны убийцы. Те, кто будет убивать по моему приказу. Убивать без сожалений и колебаний. Мы – «Искариот», мы – меч Божьего правосудия на Земле. Наше право и святая обязанность – уничтожать еретиков, отвергших свет Истинной Веры. - Эм-м-м… - от изумления она даже не нашла, что сказать. - У тебя есть ровно две минуты на раздумья, - пожар, полыхнувший было в глазах, погас, ярость в голосе снова сменилась холодным равнодушием. – Ты хочешь жить? Если да, то я забираю тебя отсюда, и ты служишь мне беспрекословно. Если нет - то я ухожу, и через пять минут за тобой придут. Что случится дальше, ты знаешь. Выбирай. «Я наверняка еще пожалею об этом», - ткнулась откуда-то из дальнего уголка сознания шальная мысль. Но, черт побери, какой может стоять выбор перед человеком, который уже смирился с собственной смертью, а перед ним внезапно замаячил бьющий по глазам лучик надежды? - Я… согласна, отец Энрико, - с запинкой произнесла Хайнкель. – Я буду работать на вас. - Прекрасно, - безо всякой видимой радости ровно произнес Максвелл, поднимаясь со стула. – Тогда вставай и идем. Можешь называть меня «начальник». - Ясно… начальник, - она поднялась с койки, пошатнувшись на затекших от долгой неподвижности ногах. Словно в полусне Вольф видела, как открывается перед ней столько времени остававшаяся запертой дверь камеры. Едва веря в происходящее, она шла по гулким и пустым коридорам тюрьмы вслед за инквизитором и с трудом сдержала восторженный вопль, вдохнув такой свежий - после долгого заточения - воздух улицы. Энрико молча указал девушке на стоявшую неподалеку машину. Почти всю дорогу до Рима он монотонно и бесстрастно объяснял, в чем будут заключаться ее обязанности. Оглушенная столь внезапным поворотом судьбы Хайнкель слушала его вполуха и уяснила для себя основное – отныне и до тех пор, пока XIII отдел не перестанет нуждаться в ее услугах, она будет убивать всех, кого скажут. Принимать сан от нее не требовалось, но отказаться ни от одного из заданий наемница уже не могла. *** Безжалостная память, словно в насмешку, напомнила, каким ярким и солнечным казался тот день, и тут же перемешала «картинки», скользнув в другой такой же ясный вечер, месяцем позже. *** - Это что еще за вид?! – Максвелл редко повышал тон, предпочитая обходиться хлесткими, будто пощечины, язвительными замечаниями. Вольф с легким недоумением поглядела на своего начальника. Вид как вид: темные джинсы, футболка, легкая ветровка – и удобно, движений не стесняет, и достаточно неприметно в толпе. Мало ли девушек носят такие обыденные вещи? Сегодня она вернулась со своего первого задания на службе Инквизиции. Вчера наемница убила лидера одной из начинавших набирать популярность сект. Все прошло гладко, ее никто не видел и не преследовал. Работа была сделана чисто и, явившись к главе «Искариота» с докладом, она рассчитывала если и не на похвалу, то хотя бы на одобрение за свой профессионализм. А вместо этого получила раздражение и яростные выпады. Она уже знала, как предпочитал распекать подчиненных инквизитор, и понимала – главные претензии впереди. Максвелл всегда начинал выговор с менее существенного, чтобы потом у человека уже не оставалось сил оправдываться за самый главный промах. - И как все это понимать?! – еще больше распаляясь, ткнул ей в лицо газетой Энрико. На второй полосе красовалась статья под заголовком «Чем мог быть причастен к «разборкам» мафии простой священник?» - Почему в этом убийстве видят лишь криминальный подтекст?! Разве я не говорил, что все должно быть обставлено так, будто его прикончили свои же раскаявшиеся сектанты?! - Но, начальник, как вы себе это представляете? – возмутилась Вольф. – Вы мне дали чуть больше двенадцати часов на все про все. И как я за это время должна была выследить его, убить, успеть исчезнуть, чтобы меня не поймали, да еще и все обставить?! - Мне плевать, как ты бы это сделала! И мне плевать, если бы тебя поймали! - А мне нет! – тут уже и Хайнкель не выдержала и разозлилась. – Если вы меня вытащили из тюрьмы, только чтобы меня обратно упрятали после первого же заказа, то могли бы сразу предупредить – я с вами бы не пошла. И эту вашу шерстяную дрянь по такой жаре я носить не намерена! Не говоря уже о том, что за пределами Ватикана девушка в сутане, мягко говоря, привлекает внимание. Если вам не нравится моя работа, то отправляйтесь к дьяволу, а я своей дорогой пойду. Она развернулась к дверям кабинета, намереваясь закончить этот разговор. - Ну уж нет, - раздалось ей в спину злое шипение. – Если ты куда-то отсюда сейчас и пойдешь, то только в карцер, чтобы научилась, наконец, ценить то, что для тебя сделали, и как надо слушаться приказов. Хмыкнув через плечо в насмешку над его угрозой, Вольф дернула на себя створку двери, немедленно оказавшись лицом к лицу с четырьмя охранниками. - Взять ее, - раздался сзади равнодушный приказ. - Ах так. Попробуйте... - оскалилась девушка, уворачиваясь от потянувшихся к ней рук и выбрасывая в сторону лица ближайшего мужчины кулак. *** Сознание возвращалось медленно и с болью, раз за разом пытаясь заново уволочь в гулкую багровую темноту. Голова раскалывалась, при каждом вдохе грудную клетку обжигала резкая и острая боль, тупо и надоедливо саднила ободранная скула. Последнее, что могла вспомнить наемница – это как она отправила в нокаут одного из костоломов Максвелла. Но, судя по всему, даже после того, как она потеряла сознание, ее изрядно избили, перед тем как бросить в этот карцер. Пытаясь не обращать внимания на боль в отбитых и явно треснувших ребрах, Вольф открыла глаза и огляделась. Ее новая тюрьма была невелика – метра три на два, без единого окна и без малейшего намека на мебель. Из всех «удобств» - дырка в углу в полу, откуда разило канализацией, да – словно бы собачья - дверца на задвижке внизу двери. Бетонный пол мерзко холодил тело сквозь тонкую ткань ветровки, но встать у наемницы сейчас не было сил. Сколько она провела в этом каменном мешке – Хайнкель не могла определить. В полнакала горевшая лампочка не гасла ни на минуту, и день сейчас на улице или ночь, девушка не могла бы сказать. Все силы уходили на то, чтобы бороться с непрерывной болью в сломанных ребрах и голове. Иногда через дверцу просовывали кружку воды и кусок-другой хлеба. Все, что ей оставалось – это лежать, свернувшись комочком на голом полу, пытаясь уберечь хоть какие-то крохи тепла, что еще оставались в измученном и обессиленном теле. Она снова и снова проваливалась в тяжелый и не приносящий ни крупицы отдыха сон. Вольф проснулась от тычка, застонав от разлившейся по еще не зажившим ребрам боли. В полумраке над ней нависло лицо довольно ухмылявшегося Максвелла. - Очень впечатляет, - от его насмешливо-холодного голоса у нее внутри словно бомба взорвалась, опаляя ненавистью. – Вставай. - Да пошел ты, - хрипло кашлянула Хайнкель, скривившись от боли. - Послушай меня ты, девчонка, - Энрико молниеносно-змеиным движением ухватил ее за горло и одним сильным и уверенным рывком вздернул ослабшую девушку на ноги. Наемница дернулась было, но мужчина сжал неожиданно цепкие пальцы и припечатал ее спиной к стене. – Заткнись раз и навсегда и запомни крепче, чем свое имя: ты – никто, и я твой хозяин. Тебе некуда идти, ты мертва для всех, тебя просто не существует. Ты будешь слушаться меня или сдохнешь прямо здесь в подвале. Ты живешь до сих пор только потому, что я так захотел, и если я прикажу – ты умрешь с теми словами, которые я велю тебе сказать в последний момент твоей жизни. Ты меня поняла, девка? Он резко разжал ладонь, и Вольф съехала по стене на пол, задыхаясь и мысленно вопя от боли во вновь потревоженных ребрах. - Запомни на всю оставшуюся тебе жизнь, - глава XIII отдела отошел от судорожно хрипящей и пытающейся восстановить дыхание Хайнкель и начал размеренно расхаживать взад-вперед по камере, заложив за спину руки и неторопливо выговаривая каждое слово. – Повторять я не стану больше никогда. Ты умерла тогда, в тюрьме. Тебя продали мне со всеми потрохами, как ненужную хозяевам собаку. Твои бывшие наниматели просто продали тебя мне, потому что я предложил хорошую цену. Всем, что у тебя может быть впредь, ты обязана только мне. Это я вытащил тебя из камеры смертников, избавив от электрического стула. Это я позволяю тебе дышать и ходить. И теперь ты – мой пес. И я хочу, чтобы ты отработала те деньги, что я на тебя потратил. Если будешь послушной, то это даже не будет для тебя сложно. Ведь ты, - он издевательски рассмеялся, - профессионал своего дела, правда? Ты будешь делать все, что я скажу, ты будешь одеваться так, как я велю, ты будешь говорить то, что положено. В противном случае мне ничего не стоит сделать так, что ты будешь умолять меня о смерти. - Я… поняла… - Вольф попыталась хотя бы сесть на полу. Глухая ненависть туго колотилась в виски, даже затмевая боль. Но жить хотелось еще больше, а в том, что этот инквизитор не преминет выполнить свои угрозы, она уже не могла сомневаться. - Вот и молодец, - Энрико возобновил свою прогулку от стены к стене, будто бы даже не интересуясь, слушает она его или нет. Он неторопливо выговаривал каждое слово, словно один за другим методично забивал гвозди в гроб, поясняя то, что она должна была усвоить раз и навсегда. – Еще запомни. Любое мое слово – для тебя закон. Если я говорю: «Прыгай», - ты спрашиваешь: «Как высоко?» Мне не слишком интересно и выгодно держать тебя после каждого задания в карцере, а потому я хочу, чтобы ты раз и навсегда уяснила: я – не твой благодетель, я – твой наниматель. От которого ты не можешь уйти и которому не имеешь право выдвигать требования. Если мне нужно, чтобы ты сделала так, что все решат, что убийство совершил кто-то, то мне все равно, как ты этого добьешься. Мне важен результат. Но в точности такой, как нужен мне. Все ясно? - Д-да, - выплюнула наемница, упираясь ладонями в пол, чтобы снова не упасть. - Прекрасно, - мужчина подошел к двери и постучал. Охрана немедленно отворила. – Я надеюсь, что нам не придется больше возвращаться к этому разговору, - добавил он уже через плечо, выходя в коридор. – Заберите ее в лазарет. Через две недели она нужна мне здоровой и готовой к работе.
Iscariot: *** Она просто смирилась. Не противореча и не прекословя. Она просто выполняла свою работу так, как начальник «Искариота» хотел. Вольф говорила то, что от нее требовалось, и стреляла в ту сторону, в какую указывал Максвелл. Наемник всегда делает то, чего от него желает видеть его наниматель. Потому что таковы правила этой игры. Смертельной игры, ставка в которой – жизнь. Только ни на секунду Хайнкель не могла забыть, как бы ни пыталась, что в этом шоу ей отведена роль дрессированной собачки, которая из кожи вон лезет, чтобы своими прыжками и ужимками порадовать хозяина и не получить пинка. И что с каждым новым выстрелом «во имя торжества Истинной Веры» она все глубже и глубже увязает в трясине, откуда уже нельзя вырваться. Девушка прекрасно понимала, что в случае любой ее попытки сбежать, Инквизиция немедленно передаст официально задокументированное, с ее же рапортами, досье во все спецслужбы мира. И на человека, совершившего такое количество убийств, начнется самая настоящая охота. И в самом лучшем случае ее просто пристрелят «при задержании», а не выдадут обратно XIII отделу для расправы. Со временем и Энрико стал более снисходительно относиться к каким-то вещам, уже более спокойно относясь к периодическим полушутливым замечаниям Вольф о том, что ее труды и расходы было бы неплохо оплачивать. Они так и не возвращались к тому разговору, но на первую годовщину службы в «Искариоте» наемница получила неожиданную посылку. В коробке оказалось всего две вещи. Кожаный ошейник с поводком и записка. На листке бумаги было написано четким каллиграфическим почерком Максвелла всего одно слово – «Помни». Тогда она впервые за весь этот год напилась. Просто вдребезги. Расколотив в бессильной ярости все, что только могло разбиться в крохотной квартирке, предоставленной ей Ватиканом для проживания. И, рассаживая в кровь костяшки, молотила кулаками по шершавой штукатурке стены, пытаясь заглушить звучавший в ушах равнодушный голос: «Тебя продали мне со всеми потрохами… теперь ты – мой пес». «Пес…» - колотилось в голове. «Продали…» - словно лезвием полосовало гордость. «Мой пес!» - гулким эхом откликались стены на рвущийся из горла крик. «Помни», - словно змея, шелестел брошенный на пол лист бумаги. *** Зашипев от острой боли в обожженных догоревшей сигаретой пальцах, Хайнкель чертыхнулась и вышвырнула окурок за окно. Наемницу трясло, словно в ознобе. «Теперь уже точно поспать не получится», - мрачно подумала она. Почему именно сегодня старые и, казалось бы, давно похороненные в самом дальнем углу памяти воспоминания ожили, сдирая корку с уже подживших ран? «Наверное, потому что о завтрашнем дне я не хотела думать», - решила Вольф, прикуривая новую сигарету. Ни думать о чем бы то ни было, ни вспоминать теперь уж точно не хотелось. Она попыталась посчитать видные из окна звезды на темном вечернем небе, но стоило только на секунду прерваться, как снова перед глазами закружились хороводом сцены, услужливо подсунутые памятью. *** - Эй, иди сюда, моему большому дружку еще есть, что показать тебе, детка, - хвастливый и нагловатый мужской голос словно прилипает к голой спине девушки между лопатками. - Боюсь, тебе и твоему «дружку» больше нечем меня удивить, - иронично отвечает она, передергивая плечами в попытке избавиться от этого неприятного чувства. – Ванная там. Домой сам доберешься, или денег дать на такси? - Да пошла ты, стерва… - озлобленное шипение и скрип кровати за спиной. Это Марио, он шумный, как и все итальянцы, и самоуверенный донельзя. Решивший, что если он – белозубый и смазливый парень – сумел «подцепить» в баре симпатичную блондинку и оплатил ей пару раз пиво или виски, то уже может не только заявляться к ней домой и устраивать всякий раз бурные сцены и не менее бурные ночи, но и предъявлять на нее какие-то права в плане отношений. - Как же ты мне надоел, - вздохнула Хайнкель, не оборачиваясь от окна, и с легкой усмешкой вспомнила, какой у мальчика был шок, когда он впервые увидел разнообразную коллекцию шрамов, которой наградила ее работа. Марио, Джованни, Николас… кажется, были еще разные Джеки, Франсуа и прочие, чьих имен наемница даже не собиралась вспоминать… любовники на час, на ночь, на месяц. Вольф не сомневалась, что Максвеллу известно о том, что за воротами Ватикана она ведет отнюдь не монашескую жизнь. Но глава XIII отдела не комментировал личную жизнь своей «собачки», пока она послушно и так, как ему нравилось, отрабатывала свои деньги. Пускай резвится зверушка, пока поводок свой не натягивает и из рук не вырывает. И Хайнкель смирилась со своей жизнью, привыкла к тому, что почти каждую ночь ей снится один и тот же сон – он даже перестал ее пугать – тонкая и обманчиво-хрупкая цепочка, чуть расслабленно повисшая на мужском запястье, так и манящая проверить ее на прочность. Но стоило тому неведомому и невидимому во сне зверю, что был на другом конце цепи, сделать хоть шаг в сторону, как звенья натягивались с тихим металлическим звоном, а цепкие пальцы смыкались на цепочке, мгновенно становившейся прочнее, чем можно было представить по ее виду, и делали резкий рывок назад. И тогда девушка просыпалась с таким чувством, будто это на ее горле захлестнулась удавка. И судорожно шарила руками по тумбочке, где уже давно привыкла ставить на ночь стакан воды, чтобы залить ей рвущийся из пересохшего горла придушенный стон. - … чтоб тебя черти взяли! – Марио явно пытался устроить очередной скандал, витиевато и темпераментно ругаясь по поводу того, что она собралась выставить его из своей квартиры. - Не шуми, соседи спят, уже два часа ночи, - тихо и равнодушно откликнулась Вольф, не оборачиваясь от окна. Чуть прохладный ветерок ласково остужал разгоряченную кожу, слизывая с плеч капельки пота. Что и говорить, секс с ним был хорош, но, кроме секса, наемница ничего не искала в своих мужчинах, а попытки Марио – да она и имя-то его запомнила только после третьего раза – выстроить какие-то серьезные отношения, ее раздражали. Равно как и желание вызнать, кем и где она работает, контролировать ее передвижения, неуемная ревность и постоянные ссоры на почве того, что она нерегулярно отвечает на его звонки. «Но не буду же я объяснять, что под обстрелом или в засаде, мне некогда слушать его похвальбу или вместе болеть за его любимую футбольную команду», - мысленно пожала плечами девушка. Поневоле Хайнкель задумывалась о том, что так или иначе она живет совсем в другом мире, пересекаясь с обычными людьми ровно там и ровно настолько, насколько может себе это позволить, не натягивая тонкую цепочку, которой она однажды сама привязала себя вошедшему в камеру смертников амбициозному и жестокому священнику. - Я люблю тебя, я хочу тебя, слышишь! А ты на меня плюешь! – наплевав на ее предупреждение о позднем времени суток, уже открыто надрывался Марио, выкрикивая ей в затылок свои обвинения. Кажется, он искренен, но что с того? Цепочка натягивается и звенит, готовясь привычно рвануть за горло. Припозднившийся прохожий на улице повертел головой, заслышав этот вопль, и недоуменно хмыкнул, наверное, решив, что где-то в подворотне или сквере выясняет отношения поссорившаяся парочка. Он так и не догадался поднять голову вверх и увидеть в полутемном проеме окна четвертого этажа голую девушку с сигаретой. - Любишь… хочешь… - эхом повторила Вольф. – Слышу. Хорошо… - она повернулась, смерив стоявшего перед ней и уже одетого парня длинным и пристальным взглядом, в котором только хорошо знавший ее человек смог бы распознать тоску, - тогда уходи. И никогда больше не приходи сюда. Забудь меня. Я – никто. И меня не было и не будет в твоей жизни. И ты для меня - никто. Случайный приятель на ночь. Я тебя не люблю и не буду любить… - Сука, бессердечная долбаная шлюха, - тихий и уже бессильный шепот. Гордый. Развернулся и хлопнул дверью. Больше не позвонит и не придет. В квартирке снова тихо, даже смолкает дрожащий где-то в висках тонкий металлический звон. Рывка так и не было, собачка одумалась и снова гуляет с хозяином. Только почему же так и тянутся руки к стоящей в шкафу бутылке бренди? Если все сделано и сказано правильно, так, как лучше для обоих… *** Энрико терпеть не мог, если его подчиненные запаздывали с докладами хоть на минуту, но никогда не стеснялся подержать их, вытянувшихся по стойке «смирно», пока обдумывал то, что ему было сказано. И почти неважно было, насколько люди устали – пока могут держаться на ногах, необходимо было стоять и ждать дальнейших указаний. Впрочем, и себе начальник «Искариота» никаких поблажек не делал: его работоспособность давно вошла в поговорку. Вольф уже не раз за время службы в Отделе приходилось отвозить своего шефа домой после двух-трехсуточных бдений над рапортами осведомителей и выкладками аналитиков. Маленькая поблажка «личной собачке» - всегда быть при своем Хозяине, видя его и в минуты усталости, и в моменты триумфа. - Итак, твое мнение? – нарушил затянувшееся молчание Максвелл. - Это было несложно, их было всего четверо, - ровно и отстраненно ответила наемница, старательно разглядывая резные стенные панели в кабинете главы XIII дивизиона, чтобы избежать прямого взгляда в глаза. Этот кабинет всегда производил на нее странное и смешанное впечатление, с самого первого раза, как она сюда вошла. Он не поражал воображение вычурной и нарочитой роскошью обстановки, позолотой мебели или буйством красок. Но при первом же взгляде на массивный – и почти всегда покрытый аккуратными стопками рабочих документов – стол, темные и строгие стенные панели, тяжелые гардины на окне, скрывающие за собой почти обыкновенные офисные жалюзи, и протянувшиеся вдоль стен шкафы и стеллажи с рядами книг и папок становилось ясно, что каждый из предметов стоит дороже, нежели обстановка целой комнаты в особняке какого-нибудь нувориша. - И все-таки? - Мне нечего добавить, - снова без малейшего проблеска эмоций откликнулась девушка, блуждая взглядом по обстановке. – Все подробности вы еще раз сможете прочитать в моем рапорте. Все равно ему нет никакого дела до того, как пахнет разогревшаяся от выстрелов снайперская винтовка – горьковато и кисло, сгоревшим порохом и горячей оружейной смазкой – как скользит чуть вспотевший от напряжения палец на спусковом крючке, и как яростно воют за спиной полицейские сирены. Работа выполнена, все условия соблюдены. Она – профессионал, у целей нет лиц, только строчки в досье, а он – ее наниматель, и ему совершенно не нужно знать, о чем она думает. - Хорошо, - голос священника странно дрогнул. – Раздевайся. - Что?! – смешанная с удивлением злость пробила так старательно натянутую маску безразличия. - А что? – почти ласково переспросил Максвелл, опираясь подбородком на сплетенные «домиком» пальцы. – Ты до сих пор не выучила такое простое слово? Тогда учи сейчас. Это мой приказ. Забыла, что с тобой будет за неповиновение? Гнев. Ярость. Страх. Равнодушие. - Не притворяйся, я прекрасно знаю обо всех твоих похождениях, - ядовито заметил мужчина, вставая из-за стола и подходя к ней. – Ты не монашка. Но с кем мне еще поразвлечься, как не с той, что и слова не пикнет потом? Холодный взгляд темных глаз из-за тонких стекол очков, словно два безжалостных пистолетных дула. - Слушаюсь, - Вольф с усилием заставила себя не отводить глаз от лица инквизитора и механически протянула руку к воротнику сутаны, расстегивая пуговицы. «Все равно то, что случится, не страшнее очередной порции побоев и сидения в карцере… не страшнее… не страшнее», - машинально повторяла она про себя, стараясь, чтобы эмоции не отразились на лице. - Дура, - неожиданно тихо произнес Энрико, резко отстранившись и отойдя обратно к столу. – Ты просто дура, - отвернувшись, добавил он уже через плечо. Хайнкель невольно замерла, ожидая, что же последует за этими словами. - Идиотка! – неожиданно сорвался на крик Максвелл, но почти сразу совладал с эмоциями, снова переходя на негромкий и ироничный тон. – Возомнила себя самой несчастной в мире девчонкой? На поводок тебя посадили, а? Волчица, тоже мне… Вольную такую? Дышать нечем? Продали тебя? Да неужели?! А о том, что всех вокруг также продают и покупают подумать уже некогда? Надо своим горем упиваться и ненавидеть кого-то? Сейчас ты меня ненавидеть уже устала, так давай – я дам тебе новый повод. Раздевайся и ложись на ковер – у тебя станет одним резоном больше жить, чтобы потом отомстить мне. Таким, как мы… как ты, самое место на поводках. У собственных страхов и собственной гордости… - он осекся и снова обернулся к ней, закончив уже совершенно спокойно. – Приведи себя в порядок и свободна. Я жду рапорт. Ей ничего не оставалось делать, кроме как молча кивнуть и выйти. И совсем не сразу наемница поняла, что за выражение на миг мелькнуло в глазах священника, когда он напоследок взглянул на нее. Застарелая и ненавистная боль. С которой всю жизнь пытаешься бороться, но она, будто рак, все равно разъедает изнутри. Так и не прощенная обида, так и не отомщенное предательство. Его собственная цепь, которую держит в руках незримый демон из ночных кошмаров.
Iscariot: *** - Хайнкель! Ха-айнкель! – доносится с улицы звонкий голосок. Помотав головой и попытавшись стряхнуть наваждение, Вольф выглянула наружу. Увидев, что напарница обратила на нее внимание, Юмико радостно замахала рукой и поспешила к дверям. Сколько они уже служат вместе? Три года? Три с половиной? Добрая и застенчивая неумеха и растяпа Юмико и безжалостно-хладнокровная убийца Юмиэ – не слишком ли их много для одной хрупкой темноволосой девушки? Хлопнула дверь подъезда, есть еще с полминуты, пока Такаги, легко и дробно простучав ботинками по лестнице, поднимется на четвертый этаж – можно успеть докурить и вспомнить, как они впервые встретились… *** - Познакомься, это твоя напарница – Юмико Такаги. Ошарашенная подобной новостью Хайнкель даже не смогла сразу сообразить: издевается над ней Энрико или нет. Пожалуй, трудно было себе вообразить более разных людей. Скромно потупившая глаза хрупкая темноволосая девушка в монашеском платье – да что там, еще почти девочка лет шестнадцати на вид – с огромными карими глазами, казавшимися еще больше за линзами очков, и рослая, почти начисто лишенная какой-либо «женственности» в манерах и движениях блондинка типичной арийской внешности с неизменной сигаретой в зубах и всем прочим видам одежды предпочитающая брюки и просторные плащи, чтобы скрыть свой арсенал, неизменно прячущийся в спаренной наплечной кобуре. Больше всего на свете Юмико напоминала маленького перепуганного щенка, случайно попавшего на дрессировочную площадку, где тренируют взрослых и натасканных уже псов, которые не боятся ни своей, ни чужой крови, которым наплевать на боль и страх, и которым не нужны искренние и добродушные ласки и игры беззубых еще и беспомощных «малявок». Вольф подозревала, что приставленная к ней девчонка не только должна была в чем-то ей помогать, но еще и следить за «личной собачкой» Максвелла, вовремя сообщая ему обо всех настроениях наемницы. Хайнкель долго недоумевала, как могло занести в ведомство Максвелла эту монахиню, которая едва ли не панически боялась стрельбы, от вида крови готова была падать в обморок, а неплохие способности к готовке никоим образом не могли быть пригодны в бою. Зачем эта тихоня постоянно таскала с собой боевую катану – наемница взять в толк никак не могла. Брать Такаги с собой на задание Вольф считала затеей, граничащей с самоубийством. Но чуть дара речи не лишилась, когда во время одной из общих зачисток, случайно споткнувшись и налетев плечом на угол дома, девчонка развернулась к противникам уже совсем с другим выражением лица, а вырвавшийся у нее яростный рык мог вполне принадлежать тигрице, защищающей свое потомство. Меч, который Юмико всегда называла «Симабара», вылетел из ножен с рассерженным свистом, отправляясь собирать свою кровавую дань. Место застенчивой и робкой монахини мгновенно заняла фурия с неудержимой жаждой крови и убийства в глазах. Смотреть на то, что осталось от бойцов этой секты после ее «работы», было противно даже, казалось бы, уже ко всему привычной Вольф. - Ну и что это было? – стараясь не выдать своего шока, нарочито равнодушно поинтересовалась Хайнкель, прикуривая сигарету и пристально глядя на напарницу, пока «чистильщики» собирали трупы и добивали тех, кто еще был жив. - Это… - Юмико потупилась, рассеянно вертя в пальцах разбитые очки и близоруко щурясь, - это была Юмиэ… - Потрясающе точный и абсолютно ничего не объясняющий ответ, - фыркнула наемница. Она была чертовски зла на Энрико за то, что тот не удосужился ни единым словом предупредить ее, чего можно ждать от этого «воробушка». – А поподробнее? - Ну… - девчонка явно не хотела распространяться на эту тему, а Вольф это не устраивало совершенно. Если им приходится работать вместе, то она желала знать, можно ли рассчитывать на человека. - Послушай меня! – раздраженно рявкнула «искариотка», резко встряхивая Такаги за плечи. Монахиня, судя по всему, готова была расплакаться, но изо всех сил сдерживала слезы. – Я этого не просила, черт возьми, и напарник мне нужен не был, но если уж так приспичило нашему начальнику, то мы теперь работаем вдвоем! И я желаю знать, что это за чертовщина с тобой произошла, что это за Юмиэ, и каким образом ты ухитрилась за пять минут порубить мечом с десяток человек, если даже кухонным ножом умудряешься порезаться? Потому что мне надо знать, когда и в чем я могу на тебя положиться, что ты можешь, и не набросишься ли на меня с таким же зверским выражением лица? Ты меня поняла?! - Хорошо, я тебе расскажу, - Юмико резко вскинула голову, и взглянула Хайнкель прямо в лицо. В темной глубине чуть близоруко прищуренных карих глаз сверкнуло отчаяние, перемешанное с решимостью. Пока монахиня – сначала сбивчиво и путано, но постепенно все увереннее и быстрее – рассказывала о себе, наемница успела выкурить не одну сигарету и не раз порывалась ущипнуть себя, чтобы убедиться, что все это ей не снится. Ей довелось встречаться в жизни с шизофрениками с раздвоением личности, но тут явно был не тот случай. «Метафизика какая-то, чтоб ее бесы драли», - про себя ругнулась «искариотка». Похоже, Такаги искренне верила, что ее вторая личность – берсерк Юмиэ – послана ей Богом в наказание за грехи и ради испытания силы веры. «Да какие грехи-то могли быть у такого несмышленыша?» - мимоходом удивилась Вольф. Потому-то темноволосая и постриглась в монахини, чтобы верной службой церкви искупить свою вину. «И естественно начальник не преминул прибрать к рукам подобного бойца. Видимо, тайна исповеди не такая уж и тайна», - раздражение на Максвелла, не гнушающегося ничем ради достижения своих целей, снова глухо толкнулось где-то в груди. - Ну вот и все, - виновато пожав плечами, закончила свою повесть Юмико. – Теперь ты все знаешь. - М-да, три раза м-да, - озадаченно протянула Хайнкель. – И что мне теперь с тобой, такой замечательной, делать? - Не знаю, - затеребила подол платья брюнетка. – Но тебе я не причиню вреда, это точно. Не знаю почему, но ей ты нравишься. - Чертовски польщена, - фыркнула наемница, оборачиваясь на оклик. – Ладно, потом подумаем. Пошли, а то без нас все уедут. *** Но не один и не два дня понадобилось Вольф, чтобы разобраться в так нежданно свалившейся – по милости Энрико – ей на голову проблеме. Поначалу она откровенно побаивалась совершенно непредсказуемой и кровожадной Юмиэ, справедливо опасаясь того, что ослепленная горячкой боя берсерк уже не будет разбирать, кто с какой стороны баррикад и при случае вполне может накинуться и на нее саму. Тогда как Юмико буквально из кожи вон лезла, чтобы заслужить хоть слово одобрения от своей молчаливой и вечно сердитой напарницы. Наемница упорно игнорировала монахиню, стараясь все общение свести к необходимому по службе минимуму. Хотя не могла не удивляться стойкости, с которой Такаги сносила все насмешки насчет своей неумелости на полигонах и тренировочных базах. - … да ты просто чокнутая! – донесся злой мужской крик, стоило Хайнкель толкнуть дверь тира. – Ты хоть представляешь себе, с какой стороны пистолет стреляет?! Как такую вообще взяли к нам в отдел?! Присмотревшись, Вольф обнаружила возле дальней стены источник шума – инструктора по стрельбе, рассерженно распекавшего Юмико. «Проклятье, что она еще натворила?» - с досадой подумала «искариотка», подходя ближе. Она давно уже уяснила, что давать Такаги в руки огнестрельное оружие абсолютно бесполезно, в какой бы ипостаси та ни была. Юмиэ признавала только свою катану и рукопашный бой, а Юмико не могла ни прицелиться нормально из-за плохого зрения, ни с отдачей справиться. - Из какого места у тебя руки растут, шизофреничка?! Таким ненормальным как ты самое место только в психбольнице! – продолжал ругаться мужчина. Монахиня молча слушала все оскорбления, вытянувшись в струнку с таким напряжением, что казалось: тронь – зазвенит. И только по чуть подрагивающим губам можно было понять, что она только неимоверным усилием удерживается от того, чтобы расплакаться. - Еще хоть раз когда-нибудь назовешь ее чокнутой или ненормальной – руки вырву и язык заодно, - очень спокойно сообщила Хайнкель инструктору, рванув его «за грудки» к себе. Как бы она ни относилась к своей напарнице, но смотреть, как здоровый мужик оскорбляет девчонку младше его лет на десять и мельче раза в полтора, зная, что та ему не ответит, девушка точно не собиралась. – Ты меня хорошо понял, или от стрельбы уши заложило? – с нескрываемой издевкой добавила наемница. Мужчина сдавленно сглотнул и кивнул. Уж ему-то было не понаслышке известно, с какой скоростью Вольф выхватывает оружие и сколько раз из сотни выстрелов она промахивается. А связываться с «личной собачкой» Максвелла не хотелось тем более. - Ну вот и хорошо, - похвалила его «искариотка», отпуская зажатую в кулаке ткань сутаны. – Пошли, Юми. - Спасибо тебе, - робко поблагодарила Такаги, когда они отошли от тира уже на порядочное расстояние. - Черт возьми, я даже не буду спрашивать, что тебе там понадобилось и чем это закончилось! – неожиданно даже для самой себя вспылила Хайнкель. – Но сколько раз я тебе уже говорила – не лезь ты к огнестрелу! Все равно не получается ничего путного. Только сама покалечишься или кого-нибудь ненароком пристрелишь. - Прости, я только хотела еще раз попробовать. Может, я смогу все-таки научиться, чтобы тебе помогать… - Знаешь, - блондинка развернулась лицом к напарнице и поняла, что ругаться на нее она уже не сможет. Как никогда сейчас Юмико была похожа на встрепанного и расстроенного щенка, который очень хотел показать, что уже умеет приносить хозяину газету, но донес только обслюнявленные и пожеванные обрывки. Хотелось то ли засмеяться, то ли пожалеть девушку, - лучше всего ты сможешь мне помочь, если будешь заниматься тем делом, которое умеешь делать, а не пытаться прыгнуть выше головы. - Хорошо, - чуть повеселев, кивнула монахиня. *** А на том задании все шло наперекосяк. Хотя, казалось бы, совершенно рядовой, ставший уже практический рутинным, заказ: в пригороде Рима Фраскати, практически под самым носом у Ватикана, какая-то банда зарвавшихся подростков решила «покрышевать» местный приход, за что хотела себе долю с пожертвований. «Опечаленный» подобным сообщением Энрико, недолго думая, командировал Вольф с Такаги объяснить доступными этим нахалам способами, что у Святой Церкви есть не только доброе сердце, но и длинные руки, в которых отнюдь не только Распятие и Библия зажаты. И все было бы нормально, если бы у пожаловавшегося в Рим священника была чуть более точная информация о численности и составе банды. Двух искариоток встретили, вместо семи молодых нахалов, почти два десятка неплохо вооруженных и не желавших покорно ложиться под карающую длань Инквизиции головорезов. Перестрелку было слышно, наверное, через два квартала, а наемница впервые в жизни пожалела, что у нее не шесть рук, как у некоторых индийских богов. Хорошо хоть местная полиция, видимо, заслышав о концентрации стволов на душу населения в этом районе, не спешила являть свой лик. Отстреливаться еще и от полицейских Вольф уже точно не смогла бы. Да еще и Юмиэ разошлась опять не на шутку. Адреналин окончательно ударил в голову берсерку, уже ввязавшейся в рукопашную и не желавшей ничего слушать. Хайнкель разрывалась между перестрелкой с теми, кто целился в нее саму, и теми, кто пытался подстрелить размахивавшую мечом Такаги. - Берегись! – гаркнула наемница, заметив, что последний из оставшихся в живых бандитов, высунувшись из-за угла, целится в замершую над очередным трупом Юмиэ. - А? – словно очнувшись, обернулась японка. Хайнкель успела только оттолкнуть озиравшуюся напарницу, одновременно дернув спуск «Браунинга» и отправляя к праотцам неосторожно выглянувшего стрелка. Только и он успел выстрелить. Пущенная с небольшого расстояния пуля отбросила Вольф к стене, приложив лопатками так, что в глазах потемнело от боли. - Что с тобой?! – встревоженно бросилась к охнувшей и сползающей на землю девушке Юмико. - Ничего, нормально, ерунда, просто зацепило, - сквозь зубы прошипела она, чувствуя, как сутана и плащ быстро пропитываются кровью пониже правой ключицы. – Надо убираться отсюда, а то сейчас тут будет слишком много народу, - скривившись, скомандовала наемница, заслышав вдали такой своевременный вой полицейских сирен, и поднялась на ноги, опершись на плечо напарницы. Как они вернулись в Рим, Хайнкель практически не помнила. Наспех в машине перевязав рану, чтобы не так сильно кровила, она старалась только не потерять сознания по дороге. Сажать за руль трясущуюся от шока Юмико она не рискнула. Умела ли хоть одна из личностей Такаги водить машину – Вольф не знала, а выяснять это на дороге не хотелось. Сжав зубы и скинув светло-серый плащ – на черном сукне сутаны кровь была не так заметна – она сама повела машину, молясь только о том, чтобы хватило сил доехать до больницы. Перед глазами все плыло от жгучей боли в плече, а каким чудом ей удалось ни в кого не врезаться на шоссе и даже доехать до госпиталя, она и впоследствии понять не могла. Но стоило только нажать на тормоз у дверей приемного покоя, как в голове словно граната разорвалась, и все остальное уже скрылось гудящей темноте. «Интересно, я все-таки сдохла или еще нет? – было первой связной мыслью Вольф. – Если сдохла, то где черти со сковородками, промахнуться мимо ада у меня бы точно не вышло. Нет, наверное, нет», - расслышав за постепенно умолкающим звоном в ушах ритмичное попискивание медаппаратуры и чьи-то расстроенные вздохи, убедилась она. А еще страшно хотелось пить. И по правому плечу словно грузовик проехался. Решив, что искать воду на ощупь – затея бессмысленная, девушка открыла глаза. - Хайнкель! Как хорошо, что ты проснулась! – радостный крик сидевшей рядом с кроватью Юмико по всем параметрам должен был переполошить половину медсестер в отделении. - Ой, тише ты, черт побери, - поморщилась наемница, пытаясь, не слишком тревожа рану, перевернуться поудобнее. – Я так еще и оглохну. - Хайнкель… Хайнкель, как хорошо, что ты жива. Прости меня, прости пожалуйста… Прости, это все из-за меня… И тут произошло невиданное доселе – Такаги разрыдалась. Совсем по-девчоночьи, навзрыд, всхлипывая и размазывая по лицу слезы. - Ох-х, - только и выдохнула Вольф, когда это ревущее «чудо» уткнулось носом ей в грудь, вздрагивая худенькими плечиками и заливаясь слезами. - Прости, прости, прости, - как заведенная шептала монахиня, - это все из-за меня… - Ну все, все, успокойся уже, - ласково поглаживая здоровой рукой напарницу по спине, пыталась убедить ее Хайнкель. – Не плачь, все в порядке. Все нормально. Не переживай так, это не первая дырка в моей шкуре. Все будет хорошо, я жива. Ну что ты голосишь, как по покойнику? - Ты на меня очень злишься? – подняла на нее заплаканные глаза Юмико. - Нет, не злюсь я на тебя и не обижаюсь, - улыбнулась наемница. Злиться на этого «воробушка» у нее не получалось уже давно. – Всякое бывает, не расстраивайся. Мы ж не цветочки на службе сажаем, так что… - Ой, - переполошилась Такаги, - прости, тебе надо что-нибудь? Давай я помогу, принесу. - Ну вообще-то я пить хотела, - шутливо прищурилась раненая, покосившись на приятельницу, - но теперь, наверное, мне достаточно будет просто отжать свою пижаму. - Я сейчас, сейчас, ты только не вставай, ладно, - засуетилась Такаги, разыскивая в тумбочке стакан. - Да не встаю я, не встаю, не квохчи, как наседка, - рассмеялась Вольф, устраиваясь повыше на подушках. – Кстати, сколько я спала? - Мы вчера приехали. - Та-ак, - протянула блондинка, только сейчас заметив, что монахиня все в том же запыленном и забрызганном кровью платье, что было на ней на задании, - и ты с тех пор так и просидела тут? - Ну да, - смущенно призналась Юмико, протягивая ей стакан с водой, - я за тебя очень испугалась. - Вот что, дорогая моя, - строго нахмурилась Хайнкель. – Давай-ка ты дуй домой и поешь-поспи нормально. Еще не хватало так себя изводить. Да и начальник небось уже весь стол изгрыз в ожидании доклада. И это не обсуждается. - Но… а как же ты… а если… - растерянно залепетала Такаги. - А если мне что-то будет нужно, то к моим услугам целая бригада медсестер и врачей. Умереть от голода и жажды мне точно не дадут. Так что беги давай. Отдохни, порадуй шефа рассказом о наших приключениях, а завтра придешь. Не бойся, я отсюда пока никуда не денусь. - Ну ладно, тогда до завтра. Я тебе что-нибудь вкусненькое принесу. - Только не апельсины! – в притворном ужасе взвыла наемница. – Я их терпеть не могу. Взятки беру пиццей и отбивными. - Хорошо, - хихикнула Юмико, уже выскакивая за дверь. «Святая Магдалина, и за что ж мне такое чудо?» - мрачно спросила сама у себя Вольф, с некоторым недоумением обнаруживая, что ей жаль эту девочку, едва-едва перешагнувшую за рубеж совершеннолетия. Жалко и больно смотреть, как мучается и страдает добрая и чуть-чуть наивная Юмико, запертая в одном теле со второй душой – жестокой и безжалостной Юмиэ. Как всю жизнь девчонка разрывается между ними. Не знает за что с ней случилось такое, но упорно продолжает верить, что должна искупить какие-то неведомые ей самой прегрешения. Вот и сейчас, напридумывала себе, что «это все из-за меня», и теперь убивается. Хайнкель только хмыкнула, вспомнив заплаканно-перепуганное лицо напарницы, со слезами на глазах выпрашивавшей у нее прощения за то, в чем не виновата была. Не объяснять же этому воробушку, что она не собиралась подставляться под пулю, что у стрелка в последний момент перед смертью просто рука дернулась, и попал он совсем не туда, куда целился, и что все это – самое обычное при их работе глупое и неудачное стечение обстоятельств. «Жалко девчонку, - снова подумала наемница, будто привыкая к этой мысли, - а шефу-то наплевать на нее. Ну сойдет с ума или убьют где-нибудь, так ничего – нового бойца найдем. А я к ней уже привязалась…» «Дзынь!» - выпал из разжавшихся пальцев пустой стакан. - Привязалась… - шепотом повторила девушка, дернувшись от этой мысли и зашипев от боли. – Вот ведь дьявол! Перед глазами, как в замедленной съемке, снова возникла картинка из знакомого сна. Только теперь она могла во всех подробностях рассмотреть, как цепочка плавно закручивается вокруг запястья, укорачиваясь на добрую четверть, оставляя еще меньше свободы для маневра. - Ну и сволочь же ты, начальник, - со свистом выдохнула сквозь сжавшиеся зубы Вольф. – Знал же, наверняка, знал, что пожалею ее. И что потом бросить не смогу. Не хватало простой покорности, так по-другому решил привязать покрепче? Умная ты и хитрая сволочь.
Iscariot: *** - Итак, я вижу, ты все-таки нашла общий язык со своей напарницей. Наемница дернулась, как от пощечины, оборачиваясь на голос. Ну кто еще, кроме Максвелла, мог вложить такое количество иронии в такое простое предложение. Не так давно возведенный в сан епископа мужчина стоял на крыльце корпуса XIII отдела, чуть прищурившись от бьющего в глаза солнца, и насмешливо разглядывал обеих девушек: и уходившую к воротам Юмико, и решившую еще перекурить, перед тем как ехать домой, Хайнкель. Сколько он тут уже простоял, она не знала, но, судя по реплике, наверняка видел, как они только что прощались. - А вам бы этого не хотелось, ваше преосвященство? – сжав челюсти, процедила Вольф. - Ну почему же? – ухмылка Энрико стала чуть менее ядовитой. – Скорее наоборот, плохо, что вы так долго притирались друг к другу. Зато теперь у тебя есть подруга. - Угу, - резко и зло кивнула Хайнкель. – Есть. Чтобы мне совсем деться некуда было, так? Такой был расчет? Поздравляю, вам удалось. - Спасибо, - усмехнулся глава «Искариота», - я не сомневался в твоем логическом мышлении. Только ты забыла о еще одном моменте. - И каком же? – уже совсем непочтительно фыркнула наемница. - Хороший наниматель не только наказывает своих работников, но и поощряет их. Деньги тебя мало интересуют, на жизнь тебе и так хватает. Ты ненавидишь меня и Отдел – это логично. И мне, честно говоря, все равно, как ты ко мне относишься, - он пожал плечами. – Я – твой хозяин, и мне этого достаточно. Но я даю тебе возможность найти хоть одного близкого человека там, где ты ненавидишь всех. Даю тебе шанс думать об Отделе не только как о своей новой тюрьме. Если хочешь, можешь и над этим поразмыслить. Отличный сегодня вечер, не правда ли? – добавил он с усмешкой, уже открывая дверь и заходя в здание. *** - Хайнкель! Открой, это я! – нетерпеливый стук в дверь выдернул наемницу из воспоминаний. - Уже иду! – откликнулась она и, затушив в пепельнице очередной окурок, соскочила с подоконника. - Ой, ну и накурила же ты тут, совсем дышать нечем, - затараторила Юмико, забегая в квартиру. – А я тебе тут поесть принесла, пасту твою любимую и еще вот – печенье сама испекла. Попробуй, а то опять небось одними бутербродами питаешься. Темноволосая девушка засуетилась на кухне, вытаскивая из объемистого пакета свертки, коробочки и пакетики поменьше. Хайнкель только улыбнулась, глядя на подругу – всегда эта непоседа такая. Все норовит то позаботиться о ней, то накормить, то развеселить. Вольф и сама не всегда отдавала себе отчет, кто из них кого больше опекает. Сама себя она давно чувствовала «старшей сестрой», защищая, утешая и помогая напарнице. Но зато Такаги никогда не уставала следить за тем, чтобы ее подруга поменьше курила, по возможности правильно питалась и не изводила себя мрачными мыслями, о которых никогда не рассказывала. Так и получилось, что они обе оказались нужны друг другу, будто и в самом деле были сестрами. - Хайнкель, уже поздно, я не успею на метро, можно я у тебя сегодня останусь? – отвлекшись от разогревания еды, обернулась к ней Юмико. - Конечно, - бесцветно отозвалась девушка, пожимая плечами. – Разве когда-нибудь было нельзя? - Ну что ты такая грустная? – встревоженно спросила монахиня, заметив усталый взгляд напарницы. – Ты из-за завтрашнего вылета переживаешь, да? Ну не бойся, это же не в первый раз и не в последний. И я с тобой буду, буду тебя защищать, - подмигнула она, явно стараясь поднять настроение подруге. «А вот я бы предпочла, чтобы ты осталась дома, подальше от этой мясорубки», - горько подумала Вольф. Ей точно было бы легче в одиночку рвануть в это пекло, зная, что Юмико в безопасности. - Ну не расстраивайся так, - попросила Такаги, дотрагиваясь кончиками пальцев до локтя наемницы. – Все будет хорошо. Ну давай… ну не знаю… ну давай устроим маленький праздник. Я в магазин сбегаю, куплю еще чего-нибудь вкусненького, музыку веселую включим, ты только не расстраивайся… - Да не надо, - через силу улыбнулась блондинка, - мы и то, что ты уже натащила, вдвоем не съедим до завтра. - Вот так гораздо лучше, - заулыбалась в ответ напарница, обнимая ее. «Не дай Бог, с ней что-нибудь случится в этом чертовом Лондоне, - с угрюмой решимостью сказала себе Хайнкель, в ответ обнимая свою единственную подругу. – Мне тогда уже будет все равно. И ты мне тогда за это заплатишь, Максвелл, по полной программе. И что со мной потом сделают – наплевать. Ты и так уже всю жизнь ей искалечил, она такого не заслуживает». Сколько раз Вольф слышала от напарницы, что каждый раз, когда просыпается Юмиэ, Юмико потом не может заснуть, видя кошмары, что она мечтала бы вообще никогда больше не видеть и не слышать своей второй «половинки». Сколько раз она успокаивала подругу, про себя проклиная Энрико за то, что ради своих целей и амбиций он не дал девчонке спокойно жить в каком-нибудь монастыре, где и не было бы нужды вызывать берсерка для убийств. Она искренне считала, что ее воробушек не заслужил такой жизни. Хлоп! Звук был такой четкий, что Хайнкель удивленно моргнула и покрутила головой, пытаясь понять, не разбилось ли что-то в квартире. И замерла, когда перед глазами снова появилась проклятая цепочка, от которой остался уже совсем короткий огрызок. Рука дернулась, натягивая поводок, но зверь рванул в ответ, и цепь с громким хлопком внезапно лопнула, осыпаясь блестящими снежинками разомкнутых звеньев. Привязи больше не было. «Собачка» стала свободна. - Хайнкель, с тобой все нормально? - затеребила замершую наемницу Юмико. – Давай ужинать. - Да, теперь уже все нормально. Теперь точно все нормально, - как во сне ответила Вольф. – Ты даже не представляешь насколько.
Гиппократ: Блестящий слог, сюжет. Придраться практически не к чему. Максвелл прекрасен в инквизиторской безжалостности, Юмико жалко до слёз. Хайнкель... прогрессия от бултыхающейся мышки в стакане до ручной собачки и к независимому человеку... браво! 10 10
Melissa: 10 9 Отличная история Хайнкель, которая вполне могла бы быть именно такой. В меру эмоционально, в меру насыщено флешбеками и событиями, разумно с точки зрения бытовой логики. Читать приятно. Поначалу царапнул образ Максвелла, однако автор, к счастью, сумел подать нам его с неожиданной и разумной стороны. Не опьяненного властью психопата, который готов отыметь подчиненную на ковре в кабинете, а обычного человека: жесткого и холодного, но в то же время борющегося с какими-то своими демонами, о настоящих личинах которых читатель может лишь догадываться.
Annatary: 1) 9 2) 9 Да-да-да, как меня радует команда "Искариот" за обилие фиков с моей любимой героиней! Давайте, и побольше!)))) Фик хороший, читается легко. Тема практически раскрыта, но чего-то мне не хватает... да-да, мне бы еще "булочку с маслицем, да с икоркой")))) Вот бы еще куда-нибудь в конец воткнуть "стокгольмский синдром"... чтобы еще вот продолжить линию Хайнкель и Энрико, чтобы она в результате и к нему привязалась, даже против воли... Тари, уймись! В целом персонажи вхарактерны. Энрико - жестокий инквизитор и расчетливый делец, для него цель оправдывает средства, а люди - средство достижения целей. Юмико - милая, добрая, и ее действительно жалко. Хайнкель - смирившийся человек, которому и правда "некуда идти". Смирившийся, но не сломавшийся. В фике действительно интересная трактовка того, почему она оказалась в 13-ом отделе, и почему она - если исходить из моего фанона, что она наемница, а не монахиня - ведет себя именно так. Хайнкель жалко, но она сама выбрала этот путь. Как сказал автор: "Жить ей хотелось еще больше". По языку тоже есть замечания. Читается легко, но кое-где мне - как обычно - хочется переформулировать. Но общее впечатление от рассказа приятное. Интересный пре-канон. Немного грустный, как и почти любая история человека, попавшего в такие обстоятельства, где он уже не может ничего изменить и ему только и остается, что смириться, но финал все же скрашивает эту "беспросветность". Поводок все-таки лопнул. Поняв, что ей есть, что терять, кроме своей жизни, Вольф освободилась от своей "привязи". И очень приятный и нежно-пронзительный арт к фику. Спасибо команде! Читала с большим удовольствием!
Dafna536: 10 9 Не верится мне в такую организацию Искариот. Но фик шикарен.
Урсула: Понравилось. Ровно, интересно и не сбивается стиль. Рада что прочитала, хоть Искариот и не моя любимая тема. 9 9
Nefer-Ra: 8 8
Iscariot: Гиппократ, спасибо за оценку! Melissa, спасибо большое! Автор очень рад, что Вы увидели в Максвелле именно то, что автор и хотел донести. Это очень приятно слышать. Annatary, спасибо! Рад, что Вам понравилось. Dafna536, Урсула, Nefer-Ra, спасибо за оценки!
Dita: Несколько нарушу всеобщий восторг. Ничего не имею против Хайнкель, но читать второй фик подряд (и третий командный) интерпретацию судьбы одной и той же героини (причем и там, и там - флэшбэки) немного утомительно. Из позитивного: написано легче и живее, чем прошлый фик, но все равно грязновато. Iscariot пишет: Хайнкель сколько ни пыталась разобраться, где она могла проколоться, у нее ничего не вышло. Присмотревшись, Вольф обнаружила возле дальней стены источник шума – инструктора по стрельбе, рассерженно распекавшего Юмико. «Святая Магдалина, и за что ж мне такое чудо?» - мрачно спросила сама у себя Вольф, с некоторым недоумением обнаруживая, что ей жаль эту девочку, едва-едва перешагнувшую за рубеж совершеннолетия. Большое недоумение вызвала сама Хайнкель: вы ее позиционируете как киллера, профи, жестокую и жесткую, но количество переживаний и рефлексий огромное, тонкость душевной организации изумляет. Очень нежная девушка. Тема: поводков и "собачек" очень много, имхо - слишком, портит стиль (тем более , какая Вольф "собачка"? Сторожевая или бойцовская псина, скорее), но у меня ощущение скорее видимости темы, чем темы как таковой. Допустим, Максвелл - это "поводок", но почему он вдруг "укорачивается"? У героини есть обязательства, она их выполняет и собирается выполнять и далее, он не требует больше, только одергивает время от времени. Тем более непонятно, почему в финале поводок "рвется": Хайнкель не отпустили, она не сбежала, никаких перемен статуса. У нее появилась подруга и она стала внутренне свободной? Этот момент, я не поняла. Смутили отдельные моменты вроде "камеры смертников" у подозреваемой (!), оглашение отсутствие героини на суде, оглашение приговора в камере без адвоката - это ведь вполне демократическая Италия? (впрочем, тут я могу ошибаться) 1. 7 2. 6
Rendomski: Хайнкель, флэшбеки – правда на сей раз история совсем другая, качественнее предыдущей работы команды, но всё же оставляет желать лучшего. Прежде всего, обоснуй хромает и спотыкается. Да, я понимаю, что вселенная «Хеллсинга» альтернативна по отношению к нашей, но судебная система Италии действительно странновато показана. Максвелл, спокойно садящийся в машину с киллером, освобождённым только что фактически под честное слово. Привлекающие внимание девушки в сутанах в Риме – да и в Италии в целом. История с Юмико, о способностях которой Хайнкель не предупреждают, предоставляя выяснить их уже в бою – видно, в людях Тринадцатый отдел недостатка не испытывает. Образ Хайкель, особенно в качестве эдакой заботливой старшей сестры, отчасти симпатичен, но своеобразия, личного обаяния ей не хватает. Среднестатистический гангстер, подобранный мафиозным кланом и особо от этого, в принципе, не страдающий. Поводок укорачивается, но на каком основании автор решил его оборвать, из текста не понятно.
Levian: 9 6 тема раскрыта, пусть и несколько... э-э-э, навязчиво, но кто я такая, чтобы осуждать?) а вот общее впечатление, увы, не очень - логика ладно, бог с ней, в манге ещё и не такое было, но вот стиль... с трудом прочла. обилие сложных конструкций, герои практически не могут что-то просто сделать или сказать, обязательно прилагается длиииинная поясняющая причастная или деепричастная конструкция. и так чуть ли не в каждой фразе, что, на мой взгляд, не облегчает действие, а только затормаживает его.
Zel Grays: I. 9 II. 8 http://www.diary.ru/~Arsartis/ Дневник ведется с: 29.03.2010 Zel Grays
Alasar: 8 7
Мамочка_Алекс: 9 8 Тема раскрыта, только концовка, имхо, в нее несколько не вписывается. Общее впечатление - противоречивое. С одной стороны написано качественно, читая сопереживаешь главной героине. Но с другой стороны немного коробит образ Максвелла. Да, он в каноне далеко не ангел, с этим не поспоришь. Но все-таки в этом фике автор с жестокостью переборщил. Или просто мне так хочется верить, что к своим сотрудникам Максвелл относится чуть лучше) www.diary.ru/~malexx дата регистрации 06.01.2009
sqrt: Еще одна очень печальная история Хайнкель. Не верю. Извините - не верю. Не понимаю, почему ее пишут такой несчастной и терзающейся? Какого черта она вообще наемник, если терзается? Насколько видно из канона, это довольно суровая девушка, и склонности к неумеренной рефлексии за ней замечено не было. А тут... Кошмар какой-то. Главное, хотя персонаж мне в принципе симпатичен, тут ее совершенно не жалко. Дальше. Про тему. Тема тут есть, да. Душераздирающий доминирующий Максвелл впечатлил, но мне показалось, что это оос. Ситуация в целом отдает надуманностью. Если рассуждать здраво, она наемник, ей платят - какая вообще разница, на кого работать? И зачем Максвеллу ее аццки принуждать? Хватило бы немного шантажа и хорошей оплаты. Насколько я понимаю, "поводок" фигурирует только в живом воображении Хайнкель. Почему он вдруг "рвется" от признания собственной приязни к Юмико - совершенно непонятно. 5 5
Rendomski: Вдобавок к вышесказанному: да, всех в начальной школе учили избегать повторов и не писать по три раза подряд «она[...] она[...] она[...]» или «мама[...] мама[...] мама[...]», и тренировали подбирать разные существительные, но в художественном тексте это «тренировочные костыли» зачастую выглядят неуместно. Особенно набили оскомину «девушки», «мужчины», «блондинки» и подобное; злоупотребление «наёмницей» так же не красит. 7 5
Preston: 10 9 Пока читаешь, Максвелла хочется убить. Даже Хирано не удалось пробудить во мне это желание, а вот автору фика удалось очень даже. Так что соглашусь всё же с тем, что в плане жестокости тут перебор. Потому девять.
Tomo: 8 7
полная версия страницы