Форум » Жизнь - это боль » Регенератор (PG; Drama, Flashback; Андерсон, OC) » Ответить
Регенератор (PG; Drama, Flashback; Андерсон, OC)
НатаЛи: Название: Регенератор Автор: НатаЛи E-mail: nata.lee.box@mail.ru Категории: Drama, Flashback, DeadFic Персонажи: Андерсон, OC Рейтинг: NC-17 Предупреждения: - Статус: закончено От автора: где-то прочитала, что Андерсона обратила к вере монахиня Вначале их было десять – десять здровых, сильных мужчин, с великолепными данными, по-собачьи преданых Церкви и Ватикану, фанатично готовых служить им. Первые же инъекции сократили число ровно наполовину, а за пятерых молились светочи католической общины. Однако эксперимент по созданию сверхсолдата не остановили. Проект «Регенератор» - тайное, возможно, в будущем самое действенное оружие Тринадцатого отдела. Отец Рикко умер в страшных мучениях – его тело отторгало свои же органы, белые клетки, взбесившись, атаковали эритроциты. После курса вживления какой-то мерзости, о которой ведомо было только разработчикам, отец Патрик сошел с ума, зато эксперимент начал давать первые результаты – его тело с молниеносной скоростью заращивало раны, однако внутренние органы не восстанавливались, и на него действовали внутривенные впрыскивания. Что интересно, яд, попавший в желудок, организм просто не воспринимал. Он погиб достаточно легко: счастливо пускающему слюни на подушку Патрику вкололи цианид. Осталось трое упрямцев, верно, позабывших об инстинкте самосохранения. Отцу Вильямсу, балагуру и в миру полуизвестному боксеру, повезло меньше всех: процесс зашел достаточно далеко, и визжащего, помешавшегося от боли мужчину не могли усыпить. Его тело залатывало раны, отращивало отрезанные конечности; отрубленную голову, на глазах у ошеломленного персонала, он приставил обратно – и в течении минуты развороченные сосуды срослись обрубками; яды он не воспринимал вообще, а откачанную кровь тело воспроизвело за четыре минуты. Проблема состояла в том, что организм разрушал и тут же восстанавливал нервные клетки – центральная и периферическая нервные системы абсолютно не поддавались внешнему воздействию, и Вильямс – то, что осталось от его личности, если, конечно, осталось – стал опасен. Оставался последний вариант: Вильямса сожгли заживо, так как даже на лошадиные дозы транквилизатора он не реагировал. Самое неприятное состояло в том, что подобные процессы, хотя и очень слабо выраженные, наблюдались у оставшихся двоих. На разработку вакцины против «побочного эффекта» были брошены миллионы долларов и лучшие умы биохимии. Решение нашли, оставалось узнать – действенно ли? В распоряжении Ватикана оставалось двое добровольцев: отец Александр Андерсон и отец Марио Висконса. *** Отец Марио был худощавым брюнетом, привлекательным и немного жеманным, не смотря на искорку безумия, подчас неожиданно загоравшуюся в черных пуговках-глазах. Андерсон не мог точно определить, что чувствовал к своему собрату. С одной стороны, их всех объединяла вера и возможность внеочередно отправиться к праотцам, с другой – у каждого было за душой нечто, из-за чего священники пошли на этот эксперимент. И эти тайны, тщательно оберегаемые, не могли не разделять их. Поэтому отец Александр удивленно приподнял брови, когда Марио, прикованный к соседней койке, подсоединенный - как и Андерсон - к десятку приборов и капельниц, заговорил с ним «не о погоде». - Отец Андерсон, я не выживу, - Марио смотрел на пробегавшую по выбеленному потолку тонюсенькую трещинку. Он помолчал, повернул голову к Александру и слабо улыбнулся. - Вы не будете возражать, если мы поговорим, как и приличествует смиренным слугам Господа перед ликом смерти? - Я не собираюсь умирать, - Андерсон покосился на отца Марио. – Но, если вы того желаете… Как католик я выслушаю вас, как священник я прощу вас, если вы преданы матери нашей Церкви. - Я предан, - отец Марио кивнул, скривясь от накатившей волны боли. – И доказательством тому – мое здесь пребывание. Чтож, начну, ибо я чувствую, что вскоре меня предадут забытью, а я желаю уйти в последний путь без груза на душе… Марио глубоко вздохнул и, помолчав, продолжил: - Мое прошлое не является секретом для Тринадцатого отдела, и, соглашаясь на эксперимент, я заранее получил отпущение грехов. Однако причина, по которой я тут, гнетет меня, ибо я пожелал стать регенератом не из любви к Господу. Отчего вы пошли на это, - Марио приподнял руку, демонстрируя провода, узорчато оплетающие руку, - на это почти самоубийство? - Вы правильно сказали – почти, - глубокий, хрипловатый и уверенный голос Андерсона звучал контрастом елейному, хоть и приятному тону Марио. - У вас тоже есть тайна. Возможно, вы захотите открыть ее после, - Марио вновь замолчал, обдумывая признание. - Мою жену убил вампир, - Андерсон повернул голову, без каких-либо эмоций рассматривая священника, и тот продолжил: - Мы были молоды, очень молоды. Это произошло в Шотландии, двадцать лет назад. Мы с Эммой оставили Италию и попытались построить будущее на родине жены. Все складывалось прекрасно: мы выгодно продали квартиру в Риме и купили небольшой дом на земле, когда-то принадлежавшей кельтам. Знаете, какие там просторы? Ничего вы не знаете… Эмма научилась ездить на лошадях, она великолепно держалась в седле. Жаль, я не могу показать вам фото, она была настоящей амазонкой. Красавица. Я нашел хорошую работу – помимо того, что я сейчас священник, я был инженером экстра-класса, а высококвалифицированные спецы нужны везде. Когда Эмма узнала, что беременна, я был вне себя от радости. В слащавом голосе Марио чувствовалось глубокое волнение, и, казалось, Андерсону было его жаль – он сочувствовал детям Церкви, слабым, заблудшим и отчаявшимся, или делал вид, что сочувствовал. В глубине души зашевелилось презрение к слабости этого священника, однако Андерсон заглушил недостойные священника чувства. - Этот ублюдок отъел ей поллица, - на белых от боли щеках Марио появилась краска, он заполчал, силясь успокоиться. – Ее нашли в лесу, обескровленную, и, наверно, на ее счастье обезглавленную. Вампир, видимо, давно не питался. Как я после этого жил – не знаю и не хочу вспоминать. Старый друг нашей семьи, священник, нашел и спас меня от меня самого, указав путь к вере. Я пришел сюда никем, Церковь дала мне новый смысл жизни, и я вкладывал всю свою энергию и ожесточение в достижение высот на своем скромном посту. Уже став священником и доверенным лицом епископа, я узнал о Тринадцатом отделе. Узнал о том, что могу отомстить тому чудовищу. Марио поймал вопросительный взгляд Андерсона и вымученно усмехнулся. - Да, как ни странно, выродка не прикончили сразу. Все произошло на спорной территории. Католики или протестанты? Чья длань должна карать? Дело долго ходило по инстанциям, а когда решили вопрос в пользу Ватикана, вампир пропал. Представьте, что я чувствовал, имея возможность поквитаться с моим ночным кошмаром? Я бы нашел его, поверьте… - Что же изменилось? – вопрос Андерсона заставил Марио еще раз горько улыбнуться. - Вампира убили. Эта мразь появилась в Англии, в самом центре Лондона. И Хеллсинг его прикончили - мне сообщили этим утром, желая порадовать. Теперь, - Марио выдохнул, - я обречен. Теряя смысл существования, человек теряет волю к жизни. А мы прежде люди, и только после – орудия Господа. - Мы – карающие мечи в руках Его, и нам дана свыше сила противостоять преградам, возводимым на пути нашем. Мы были рождены, чтоб очистить мир от скверны, выжечь мерзости праведными методами, благословенна будь кровь, льющаяся во славу Его, о Господь Бог… И даже перед лицом смерти наш долг велит не отступать, отец Марио. Но Марио только отрицательно качнул головой: - Ваша вера сильна, отец Андерсон. Скажите, ради кого или ради чего вы готовы без страха уйти в ночь, карая нежить богопротивную? - Во славу Господа нашего, Иисуса Христа. - Нет, - Марио поймал вопрошающий взгляд Александра, - я стою на пороге у вечности, не оскверняйте мои последние часы ложью. Мы все профессиональные убийцы, безжалостные и преданные псы Церкви. Но бросаясь в кровавую кашу побоищ, в сердце моем горел образ Эммы, ибо ради абстрактной веры на такое решиться невозможно. Андерсон, уже не скрывая презрения, цинично ухмыльнулся. - Вы слабы, Марио. - Нет, отец Андерсон, я просто не боюсь принять свою слабость и не желаю следовать ложному пути. Я желаю умереть, и я верую в любовь Господа к своим созданиям. А значит, на том свете я увижу Эмму. Вы любили? Марио коротко засмеялся в глаза изумленному Александру. - Вижу, что я прав, – он жестом остановил готовые сорваться с губ Андерсона слова, - не нужно лжи, вашу тайну я унесу в могилу, могу обещать. Марио попытался вновь изобразить смех, но только задохнулся от нового приступа и вцепился пальцами в простыни, пережидая боль. Отдышавшись, он вновь обратил взгляд в сторону Андерсона, который нарочито бесстрастно рассматривал ту же трещинку. - Так как? – в ответ на вопрос Андерсон медленно повернул голову к умирающему священнику. - Я не любил, я боготворил. *** - Я пришел в лоно Церкви, увы, не в юных летах. Моя жизнь омрачалась мерзостями, о которых я вспоминаю по сей день, и каюсь в грехах, мною сотворенных. Отец Андерсон посмотрел на священника, проверяя, слушает ли его монах. Но внимательные глаза брюнета, не отрываясь, следили за Александром и он, переведя взгляд на белый потолок, продолжил. - Вероятнее всего, я, погрязший в распутстве и беззаконии, так бы и закончил дни свои в ненависти и грязи. Но Господь Вседержащий видит все и направляет нас на путь истинный. Правда, не всегда мы это понимаем в должный срок. Помимо прочих способов заработать, я занимался нелегальной продажей оружия: для преступника работа достаточно простая и прибыльная. Однажды, передавая товар, я заметил знакомое лицо среди закупщиков, но человек скрылся в машине, и я не мог с уверенностью сказать, был ли он тем, кого я пытался воскресить в памяти. Александр закашлялся, пережидая спазм в груди, и продолжил. - Они рассчитались со мной без проблем, у меня на руках осталась хорошая сумма наличных. Куда бы направился грешик, каким был я, имея в карманах по паре увесистых пачек банкнот? Тем же вечером, заметя следы – как мне казалось, успешно, - я отправился снять напряжение в один затрапезный кабачок - «Памела», отменные шлюхи и недурное виски. Что, святой отец, не ожидали подобных откровений от одного из слуг святой матери нашей Церкви? Андерсон хрипло захохотал, переведя искаженный болью одержимый взгляд на своего слушателя. Но отец Марио только пожал плечами. - Неисповедимы пути Господни, и более отвратительные страсти ведомы сердцам человеческим. Продолжайте. - Я собирался разделить ночь с одной из этих падших дев и уже попросил Хосе выделить ранее облюбованый мною номер. Я помню его кривую улыбку Иуды. «Конечно, синьор, поднимайтесь. Рита через минуту присоединится к вам», - вот что он мне сказал. Я, опьяненный предвкушением обладания черноволосой полуитальяночкой, поднялся. Едва переступив порог, я почувствовал сильный удар и отключился. Прийдя в себя от холода воды, щедро выплеснутой мне в лицо, лежа на полу в розовой от крови луже, я увидел перед собой того самого человека, из покупателей. Марк – мы с ним встречались раньше. Вот только запомнилась мне его лицо в крови, с выпученными в агонии глазами. Контрольный в голову, наверно, был бы не лишним – но я никогда не ладил с огнестрельным оружием, и, отправляя его на тот свет, предпочел ножи. Видимо, и их работа не всегда столь безупречна, или же я еще не овладел техникой в должной мере. Конечно, я был связан; наверно, мне сломали пару ребер и напрочь отбили внутренности – на фоне сплошной стены боли я не мог определить повреждения. Марк, поигрывая Береттой, обратился ко мне: «Подонок, помнишь меня?» Еще бы я не помнил. «Одна из недорезанных свиней, угадал?» - этот сопливый недоносок прямо подскочил, услышав мои слова. «Свиней, говоришь?», - нагнувшись, прошипел он мне в лицо, - «Думаю, тебе самому пора побыть в роли рождественского поросенка». Дальнейшее я помню смутно. Отец Алекандр прикрыл глаза, всматриваясь в кривляющиеся воспоминания. Боль наростала, но он пока справлялся, испытывая себя на прочность. - Я слышал грохот двери, визгливый голос Хосе: «…полицией! Только не в моем заведении…», помню рифленую крышку багажника машины. Все это доносилось до меня сквозь пелену боли, которая лишала меня возможности двинуться – настолько адски кричала о покое каждая часть тела. Слышал голос дружков Марка: «…все равно… только труп…», мы куда-то долго ехали. После меня достали из багажника и повали на землю. Марк обратился ко мне: «Я твоей ошибки не совершу, Андерсон». Я смутно различал его, перед глазами танцевали разноцветные круги, но я расслышал щелчок взводимого курка. Пуля рассекла мне щеку. Этот шрам я ношу как напоминание о том, кем я был – и о том, кто я сейчас. Вторая пуля была более удачлива - я потерял связь с миром живых. Андерсон покосился на Марио. Он был белее мела, но он внимательно прислушивался к рассказу Андерсона. - Продолжайте, падре. Андерсон помедлил, его черты лица, которые борьба с терзавшей тело болью делала еще более тяжелыми, как будто разгладились, смягчились. - Отец Марио, вы когда-нибудь видели ангела? Живого, во плоти? Марио отрицательно покачал головой, хотя это незначительное движение далось ему с огромным трудом. Он закашлялся, губы приняли синий оттенок. - А мне Господь явил такую милость. Я счастлив внимать его величию, покорно следуя пути, предначертанному мне… Но, как и все грешники, я принял знамение свыше не сразу. Очнувшись, я увидел над собой девушку. Лица я не мог разглядеть, но по голосу понял, что она молода: «Не шевелитесь. Все в порядке, вы в безопасности». О какой безопасности могла идти речь?! Я попытался приподняться, но это было явно мне не по силам. Девушка продолжила: «Вы понимаете меня? Если да, прошу вас кивнуть». Я исполнил просьбу. «Удивительно. Десница Господня распростерта над вами, вы чудом не погибли. Сейчас вы находитесь в монастыре святой Марии Магдалены, в … », - и девушка назвала один из тех маленьких городишек, в которых все знают друг друга, а по вечерам в клубах придорожной пыли с десяток местных мальчишек играют в футбол. «Мы нашли вас на подъезде к городу без сознания. Воистину, Господь к вам милостлив, ибо, если бы не заболел член нашей паствы, я не оказалась бы в столь позднее время так далеко от нашей обители. Когда вам станет легче, мы перевезем вас в центральный госпиталь», - продолжила она. Напрягая зрение, я сфокусировал взгляд на ее одежде: передо мной и правда была монашка. «Господь решил надо мной подшутить», - такой была моя первая мысль. «Не надо в госпиталь...», - я, наконец, осознал ее слова и попытался подняться. От такого услия все завертелось в глазах, свет сжался, превратился в точку и пропал. Как после мне сказали, я месяц пролежал в бреду, пока тело восстанавливалось, затягивая раны. Настоятельница монастыря, мать Терезита, - так звали ее подопечные, всего двенадцать сестер, и того было много на этот маленький благословенный свыше дом Божий, - приняла решение не перевозить меня ввиду плохого состояния. Врач приезжал, назначил лечение и наложил гипс, да так и отбыл, оставив меня в руках невест Христа. Выхаживала меня та первая монахиня, которая нашла: темноглазая, болезненного вида худышка, однако я не мог не подивиться силе ее духа. Она сидела со мной сутками, не покидая в бреду, я принимал из ее рук пищу и лекарства. Частично – так как им нельзя видеть обнаженных мужчин - ей помогал садовник, он же сторож, дряхлый ворчливый старик. Когда мне стало лучше, девушка пришла расспросить меня. «Как вас зовут, незнакомец?», - карие глаза смотрели тепло, но настороженно, и я задался вопросом, что мог бессознательно выдать о себе, пока лежал в горячке. «Александр Андерсон». «Сестра Мария»,- ответила она на мой немой вопрос. «Скажите, что вы помните о том, что с вами произошло? На вас, видимо, было совершено нападение…» «Я не помню»,- не думаю, что она мне поверила. «В вас дважды стреляли, одна пуля рассекла лицо, вторая прошла по касательной», - она запнулась, - «ваш ангел-хранитель уберег вас от неминуемой смерти, так везет одному из тысячи». «Везет»,- мрачно согласился я, пытаясь привстать. Она помогла мне, поддерживая за плечи. Тело казалось чужим – исхудавшее, оно отказывалось служить мне. «Скажите нам адрес родственников, и мы уведомим их, чтоб…» «У меня нет родственников и нет дома», - я прервал ее спокойную речь, ощущая неловкость. Эта девушка фактически спасла мне жизнь, и я был обязан ей, но именно это меня и раздражало. «Но хоть что-то вы можете сообщить о себе?» «Ничего не помню», - я стиснул зубы и помотал головой. «Что же нам с вами делать?» – она была не то чтобы растеряна, скорее не понимала моего поведения. Но что я мог сообщить, о Господь наш Спаситель? Свое настоящее имя? Род занятий? Благослови Боже светлую память о ней, я тогда не знал, что это за девушка. «Я не помню, кто я такой, и, если у полиции хватит наглости допрашивать меня здесь, отвечу то же, что и вам. Или, если уже могу двигаться, вы выставите меня отсюда?» – как я был неразумен и неблагодарен. Даже сироты, которым едва по пять лет отроду, больше открыты благости мира, чем я был тогда. «Разумеется, мы не выгоним вас, пока вы не поправитесь окончательно», - Мари, прищурив свои выразительные глаза, внимательно смотрела на меня. Однако не было в ее голосе ни заполошенного любопытства, ни истерических угрожающих ноток. «Отдыхайте», - казалось, ее абсолютно не смутил мой тон, - «Через два часа я принесу вам обед». И я отдыхал. Набирался сил, спал сутками и поедал все, что мне приносили. Видя мое разочарование при виде монастырской пищи и ее количества, Мари все так же невозмутимо приносила мне вторую порцию – как позже оказалось, ее собственую. Мы практически не разговаривали. Насколько я разобрался в иерархии, Мари была старшей помощницей матери Терезиты, она заведовала хозяйственными вопросами и преподавала латину приходским ученикам. Когда я смог без передышек выйти во двор, я впервые увидел ее улыбку – но она предназначалась не мне. Мари весело смеялась, разговаривая о чем-то своем с девочкой лет десяти. Она вся менялась, открываясь навстречу детям, она светилась изнутри. Повернув голову, она заметила меня, и что-то вроде одобрения мелькнуло на ее вечно непоколебимом лице. «Я рада, что вы хорошо себя чувствуете», - подойдя, Мари поставила корзину с яблоками на землю. - Отец Марио, - прервал самого себя Андерсон, - этот плод соблазна никогда не был символом греха для меня. Мари пахла яблоками. Еще – пронизанными солнцем луговыми травами. Тень нежности заставила взгляд Александа смягчиться. Но это продолжалось секунду, не более. Андерсон оскалился: - Не ожидали таких откровений, отец Марио? Но монах только прошептал требование продолжать. - Она позволила мне остаться – мать Терезита не возражала, а престарелому садовнику давно нужен был помощник. Я остался жить в его сторожке. Сначала я оправдывал себя тем, что еще не слишком здоров для своей прежней жизни. Глупец, я не желал смотреть правде в глаза: слова Мари о моем чудесном выздоровлении заставили меня задуматься. Неужели то, как я жил, и было моим предназначением? Проще было бы ответить утвердительно, но я знал, что способен на большее, чем вести сомнительную жизнь вне закона, ведь не зря Господь спас меня. Но что тогда? Что мне делать, кто я? Страшась подобных мыслей, я спасался в работе: поверьте, отец Марио, земля, как и женщина, способна выжать все силы, без остатка. Монастырь большей частью сам себя обеспечивал: имея в своем владении обширные яблоневые и виноградные сады, монахини возили на продажу вино и фрукты, и мне было более чем достаточно места для приложения своих сил. Природа ласкова и благодарно отзывается на труд: немало времени я провел, собирая яблоки и подрезая деревья. И, конечно, наблюдая за Мари. Она не была неприветлива, но и не искала возможностей увидеться, не ожидала благодарности, не пыталась «нечаянно» столкнуться со мной у входа, как делали иные монашки, не краснела при встрече со мной, не пропускала молитв и занятий с классом, не искала предлогов заглянуть в сторожку. Она была настолько спокойной и правильной, что иногда приводила меня в бешенство, и я готов был придушить эту монахиню ее же нательной цепочкой с дешевым серебряным крестом. Были моменты, когда я удивлялся Мари: когда она, не теряя присутствия духа, общалась со скупыми шулерами-закупщиками; когда она двумя-тремя словами усмиряла ссоры в классе: такое случалось редко, дети ее искренне любили; когда она в любую погоду, в любое время суток без малейших видимых усилий заставляла себя исполнять то, что она звала «долгом». В чем заключалось ее внутренне спокойствие, убежденность в правильсти безумного мира? Однажды я увидел ее полунагой. Она залезла на дерево и рвала яблоки, пока ее более пугливые сестры во Христе ограничивались нижними ветками. Я подбежал к ограде, услышав крик: ветка выскользнула из рук Мари и она неловко шлепнулась на землю. Ряса задралась до бедер, и я с жадностью пожирал взглядом ее стройные ноги, тонкие щиколотки и белую, почти прозрачную кожу. Вимпл свалился с ее головы, и я впервые увидел волосы Мари – растрепанные, черные и густые, они обрамляли ее смеющееся смущенное лицо. Это продолжалось секунды - Мари тут же окружили заботливо квохчущие монахини. Скрипнув зубами, мне пришлось срочно ретироваться в домик, дабы меня не заметили. Всю ночь, отвлекая меня от громкого храпа садовника, перед глазами стояла эта картина. Отец Марио, я не раскаиваюсь, вспоминая эти мгновения: сейчас я вижу перед собой не зовущее к греху тело женщины, но образ влекущего ангела. Той ночью я не мог заснуть. Мари притягивала меня к себе, как неразгаданная тайна, я хотел узать ее, если понадобится - унизить, заставить показать свои слабости. Я хотел Мари душой и телом: все мы грешны, отец Марио, но о тех мыслях я сожалею более, чем о всех душах, упокоенных мною. Она зашла ко мне в сторожку раз – один только раз, и этот раз едва не стал фатальным. Осень уже властно вступила в свои права, пора сбора урожая подошла к концу. Сторож в связи с этим был отправлен на пару дней в областной центр: ему поручили продажу фруктов. Я оставался один, и, не желая дожидаться полной темноты, собирался спать: здесь ложились рано. В сторожке, как и всегда по ночам, было прохладно, и я до отказа повернул вентиль - система обогрева была как миниум устаревшей. Мари зашла неожиданно, как всегда спокойная и собранная. Святой отец, во мне все перевернулось. Я клянусь, что ни одна женщина не заставляла так кипеть мою кровь, как Мари. «Я стучала, но вы не ответили, и я взяла на себя смелость войти без приглашения. Надеюсь, я не отвлекла вас?» – от чего, спрашивается, меня можно было отвлечь?! «Нет», - отрывисто ответил я. Господь Всемогущий, почему я не мог нормально с ней поговорить? Может, оттого, что она так сладко пахла яблоками, сводя меня с ума? Или оттого, что я помнил ее хрупкую ладонь, которая, успокаивая меня в бреду, гладила мне виски? «Я пришла попросить, чтоб вы выгрузили виноград в ящики. Завтра в семь часов утра за ними приедут покупатели, так что встать вам придется еще затемно. Мать Терезита освободила меня от утренних псалмов, и я приду вам помогать», - Мари замолчала, ожидая моей реакции. Я стоял к ней спиной, нарочито выказывая неуважение. Монашка, знала бы ты о моих безумных фантазиях! «Александр Андерсон?» «Почему вы не назовете меня по имени?» – сквозь зубы прошипел я, медленно разворачиваясь к ней, - «сестра Мари, вы всех зовете здесь по имени. И я вас так зову…» «Но вы не относитесь к моим сестрам», - не знаю, что чувствовала она под моим тяжелым осатанелым взглядом, но на вид она была не менее спокойна, чем в классе, зачитывая длинные предложения на латыни своим глупым ученикам. «Я могу рассчитывать на вас, Александр Андерсон?» – наверно, если бы не эта демонстрация своего превосходства, воспитания, сдержанности, бесстрашия и еще Господь знает чего, у нее был бы шанс развернуться и уйти. Но не теперь. Зарычав от ненависти и бессилия, я прижал ее к двери. Я был раза в три больше этой девушки, но она не испугалась меня. «Что, если я сейчас изнасилую тебя, святоша? Что будешь делать?» – я издевательски засмеялся, но она все так же бесстрастно смотрела на меня. Я швырнул ее на кровать, разрывая старую ткань одежды, обнажая ее тщательно оберегаемое от нескромных взглядов тело – теперь мое, силой захваченное тело Мари, - впиваясь в нее пальцами в столь долго сдерживаемом порыве желания, приникая к ней всем телом, в своей жестокости не жалея ни себя, ни ее… «Остановись». Худые бледные пальчики дотронулись до моего лица, заставили меня поднять голову и взглянуть ей в глаза. Я ожидал увидеть ужас и отвращение – а что могла испытывать молоденькая девушка перед моим обезумевшим, покрытым потом и искаженным похотью лицом? Но я ошибся. Она была взволнована, но не боялась. «Скажи, Александр, это то, что принесет тебе покой?» – она заглянула мне в душу, не пугаясь бушующих в ней страстей. Нет, нет, конечно, нет! Господь мой защитник, зачем мне ее тело, если ее душа не склонялась к моей? И что я буду делать, когда это закончится, когда я удовлетворю свое животное желание?! То ли заскулив, то ли застонав, я оторвался от Мари, с ужасом смотря на дело рук своих. Я чуть не изнасиловал ее. Эта мысль пощечиной ударила меня, и я поступил, как все трусы – я сбежал, оставив ее распростертой на кровати. Благословенна будь ночь, скрывающая от глаз уродства людские! Под покровом темноты я бежал, преследуемый страхом и стыдом. Уже вдалеке почти не видены был огни города, а я все шел вперед, пытаясь упорядочить мысли. Если бы я мог, я бы провалился скозь землю, прямо в руки Сатане – именно то, чего я был достоин. Я остановился, только завидев ограду кладбища: это был своеобразный знак, очерчивающий присутствие человека - дальше простирались только поля. Наверно, если бы это произошло со мной еще год назад, я бы ушел, оставив непроизнесенные слова позади. Холодный ветер тихо дунул мне в лицо, освежая мысли и чувства. Как бы меня ни встретили, нужно возвращаться. Отец Марио, я не знал отчего, но я вернулся. Утро я провел, не разгибая спины: таскать ящики было не трудно - утомительно было сортировать виноград, скрючившись на малюсенькой скамейке четыре часа подряд. Мари не пришла помочь мне, на душе было отвратительно. Я старался не встречаться с ней, и, видимо, она приняла то же решение. Закат я встретил в мрачных раздумиях: зачем я все же пришел? Ложась спать, я не надеялся, что сон придет ко мне – но я ошибся. Видимо, вчерашние события утомили меня больше, чем я предполагал. «Александр», - моей щеки коснулось теплое дыхание. Я мгновенно открыл глаза, не сомневаясь в том, кому принадлежал этот голос. Мари сидела у кровати, всматриваясь мне в лицо своими блестящими глазами. Она успокаивающе коснулась моего лба, как делала столетия назад, до того, как я стал отвратителен себе. Я не мог – Господи, каким я был перед ней трусом! – просто не мог вынести ее взгяд. Я не боялся убивать, насиловать, опускаться на дно порока к таким же, как и я. Но я боялся ее глаз. Кожа после ее прикосновения горела огнем. Наверно, она ждала каких-то слов, но что я мог сказать? Прости, что чуть тебя не изнасиловал? «Я не сержусь на тебя», - тихий голос вернул меня в реальность. «Скажи, что с тобой? Кто ты на самом деле, Александр?» «Я не знаю», - слова усилием воли сорвались с губ, – «Просто не знаю. Я нелегально продавал оружие. Наркотики. Заказные убийства. Я не отказываюсь от своего прошлого, но не горжусь им». Я поднял на нее глаза, ожидая увидеть отвращение, но она смотрела на меня, как мать смотрит на больного ребенка. «Александр, ты считаешь этот путь своим?» – она спрашивала ласково, ничуть не боясь моих откровений. «Нет. Но что я есть, если не то, чем я был?» – я спрашивал это у себя много раз, не находя ответа. «Ты можешь стать тем, кем пожелаешь, Александр. Ты очень сильный человек. Я верю, что ты достоин великих дел. Не зря та пуля не достигла цели - Господь тебя оберегает, Александр». «Хочу понять тебя», - я осмелился дотронуться до ее руки, и Мари не оттолкнула меня, сжав мою грубую ладонь своми. – «Отчего ты не боялась меня?» «Каждая душа достойна спасения, твоя – тем более, ибо раскаявшиеся грешники наиболее дороги Господу нашему Иисусу Христу. Если бы мое тело могло открыть тебе дорогу к свету, я бы отдала его тебе. Но увы, не так просто найти верный путь, следуя которому, обретаешь счастье. Я хочу, чтоб ты нашел свой, Александр. Хочу, чтоб ты был счастлив». Я, будто в трансе, не отрывал взгляда от ее лица. Но она, срывая ткань этого наваждения, рассмеялась и встала. «Мне пора, Александр. До завтра». Я проводил ее взглядом, даже не попрощавшись в ответ. Закрывая дверь, Мари надрывно закашлялась. Я откинулся на подушку, до краев полный сумбурных неясных мыслей и чувств - но среди океана неопределенности сияла ее нежная улыбка. Она сказала, что хочет видеть меня счастливым. С этого дня я понял, кто такая Мадонна: мать, дочь, моя невинная любовница и моя личная святая – моя Мари. Наверно, той ночью открылись мои глаза, и я впервые обратился к Господу. Я горячо молился – иначе, чем молюсь сейчас, но не менее горячо и страстно – я встал на колени посреди сторожки и воздал хвалу Господу нашему. С этого дня я понял смысл молитв, я понял, что хочу жить святой Церковью, жить своей Мари. Следующий день пролетел незаметно, вечером она пришла опять. Как и в прошлый раз, Мари скромно села у постели, но я опустился перед ней на колени. Она пыталась возражать, но я умоляюще взглянул на нее, и она уступила моему желанию. «Я вижу в твоих глазах много вопросов», - нежность на ее лице. Откуда в человеке может быть столько всепрощающей любви? Я молча кивнул. «В чем же дело? Спрашивай». «Кто такой Господь?» Она удивленно подняла брови. «Неужели ты еще не понял? Мать Терезита не раз читала нам о том, кто он». «Нет», - я отрицательно качнул головой, - «расскажи мне о том, кто есть Господь для тебя». «Он мой Спаситель», – Мари улыбнулась и продолжила. – «Он добр, добр ко всем. Прощая врагов своих, ты приближаешься нему, ибо сердце твое открывается любви. А Господь есть любовь… После смерти мы все отправимся к нему, и не следует бояться боли при жизни, ибо он за каждый миг мук подарит вечность блаженства». «Прощая врагов своих? Но если враги продолжают слепо буйствовать в неверии своем? Если они совершают богопротивные деяния?» – я нахмурился, вспоминая Марка. «Но ведь и ты совершал подобное», - Мари коснулась шрама, – «а теперь ты вернулся к свету». «И все же, если бы я умер при рождении, мир бы бы чище», - прошептал я, кладя голову ее на колени. Моя Мадонна пахла яблоками… Мари тихонько вздохнула, но тут же закашлялась, прикрыв рот ладонью. Я с тревогой поднял голову, и успел увидеть капельки крови, которые она тут же стерла платком. «Ты больна?» – меня охватила тревога и неясное предчувствие беды. «Все хорошо», - Мари уклонилась от ответа. – «Извини, но я устала. Ты отпустишь меня домой?» Я проводил ее до двери, жалея, что она так торопится, но Мари выглядела вымотанной. На прощание она поднялась на цыпочки и, взяв мое лицо в чашечки ладоней, поцеловала в лоб. Александр замолчал. Марио, едва справляясь со срывающимся голосом, проговорил: - Что было дальше, падре? - После я не видел ее неделю, терзаясь страхом и сомнениями. Я боялся спросить, что с Мари. Андерсон вновь замолк, но, после небольшой паузы, бесстрастно продолжил. - У нее был рак легких. Весь прошлый месяц она была на морфии, а на следуйщий день после нашего разговора ей резко стало хуже, и Мари отвезли в госпиталь. Как только я об этом узнал, я приехал. Но меня к ней не пустили. Я, как пес, ночевал под ее палатой. Днем разгружал фуры, чтоб заработать на хлеб. Все остальное время проводил под дверьми, прислушиваясь к звукам за ней и заглядывая через плечи врачей, имеющих право видеть мою Мадонну. Приходили монахини, но им тоже запретили волновать тяжелобольную. Они принесли цветы, и я проклял себя за такую ошибку: но теперь каждый день в ее палате стоял новый букет. И я был вознагражден: спустя неделю дежурства одна из сварливых медсестер открыла дверь и скрипучим голосом осведомилась, нет ли среди присутствующих некоего Александра Андерсона. Я вошел в палату. Мари изменилась: худенькая и прежде, она теперь была почти прозрачной, под глазами лежали синие тени, множество проводков и трубочек опутывали ее тело – куда столько на одну Мари? – губы, прежде улыбчивые и подвижные, покрылись сухой корочкой. Но ее глаза, блестящие и выразительные, смотрели так же приветливо и нежно, и от нее все так же пахло яблоками и полевыми травами. «Я знала, что ты тут», - она с трудом говорила и сделала жест не пребивать ее, - «я рада тебя видеть, Александр». Какой-то демон сковал мой голос, и я не смог ничего произнести, только благоговейно опустился на колени перед этой девушкой. Ее тонкие пальцы, как и прежде, ласково скользнули по лицу, желая приободрить меня. «Господь не может забрать тебя, он не имеет права на такую подлость…» «Александр!» – Мари нахмурилась, глядя в мое озлобленное лицо. – «Разве этому я тебя учила? Люби Господа, ибо ему свыше виднее, ибо он любит тебя, и неси эту любовь в другие сердца. Неси людям покорность перед Господом, о какой прошу тебя я. Прими себя – того, кем ты достоин быть, и будь счастлив. Для меня, Александр…» Андерсон повернул голову к собеседнику, его лицо вновь приняло ожесточенное и безразличное выражение. - Это были последние слова Мари. Она стала задыхаться, меня выставили из палаты. Ночью все было кончено. - Поэтому ты тут? – Марио не столько спрашивал, сколько утверждал. Андерсон кивнул. Боль давно растеклась по всему телу, и терпеть было практически невыносимо. Казалось, каждую клеточку жгли раскаленным железом. - Ты выживешь, – священник отвернулся от Александра, пытаясь сдержать стон, - ты выживешь ради Мари и ради любви Господней, станешь идеальным оружием в руках Отца Небесного. *** Ночью потерявшего сознание Марио отвезли в реанимацию, но спасти его не удалось. Александр Андерсон – регенератор – выжил.
Ответов - 4
Melissa: НатаЛи, барсук не совсем трезво смотрит в данный момент на жизнь, поэтому адекватно оценить фик сможет только при втором прочтении. Поэтому пока отмечу только то, что мне видится "ляпами": 1. рейтинг ПГ для фика со смачным описанием смертей и расчлененки на первой странице и со смертью главной героини в конце - это как-то ошеломляюще и неожиданно было даже для меня. R минимум, НЦ-17 - чтоб наверняка. 2. жанр скорее романс, чем ангст. И драма или трагедия. Обязательно указание дес-фика. Обязательно предупреждение о жестокости и смерти персонажей, а вовсе не о пунктуации. 3. диалоги святых отцов временами непонятные: чья реплика и почему герои продолжают говорить, хотя текст перешел на другую строку. 4. Марио, вырисованный внешней полной противоположностью Андерсона, показался искусственным. Но это имхо, советовать вам исправить его не стану. Однако "слащавость" во время рассказа о жене - убейте, не понимаю, как это. 5. смутили некоторые сюжетные и лексические акценты, вроде монахинь, захаживающих в нему в сторожку (пошляк, конечно, тот еще пошляк, пардон муа), или полунагого вида Мари при собирании яблок (я реально подумал, что она в таком виде полезла на дерево). Также покоробило, что монахиня стеснялась вида мужского тела - она монахиня, она обязана воспринимать его как пациента. Про косого на оба глаза Марка я промолчу. 6. местами попадаются глупые опечатки вроде преподавания "латины" вместо "латыни" или "регенерата" вместо "регенератора" (вроде бы правильным считается второй вариант). 7. и прошу вас, составляйте шапку вдумчивее. Для любых авторских примечаний: "первый фик", "зарисовка по теме", "бред пьяного разума", "а вот мне подумалось", "писал левой пяткой" и т. д. - есть раздел "От автора" и "Примечание". В графе "Содержание" лучше писать о содержании или опустить ее вообще. В целом, я считаю, что работа была проделана хорошая. Местами мне казалось несколько сомнительной логика и последовательность событий, но, в конце концов, мифы сочиняют об особенных событиях, поэтому на часть того, что я выше назвала ляпами, я готова закрыть глаза. Размеры тоже вам удались - читается достаточно легко, несмотря на объемы. И всё-таки это не ангст.
Шинигами: ммм, мы нежно любить отца Андерсона, мы выражать вам свое почтение и любовь) Ляпы есть, но я спишу их на невнимательность, хорошую вещь опечатками не испортить. Мне лично никаких странностей в тексте не увиделось, для меня все было абсолютно нормально и закономерно, да. Из смутившего - довольно много повторов в речи Андерсона, но это простительно *хех, сама грешу, потому на других не бычу* Все-таки хорошая у меня привычка читать, взглянув только на раздел "персонажи/пары"
НатаЛи: Melissa Спасибо за отзыв! Поставлю НЦ-17, добавлю драму и дес-фик. От привычного стиля в разговоре тяжело отказаться, не смотря на тему (как для меня, например). Ааай, монашки в сторожке это не столько пошло, сколько забавно (однако не выходим за рамки пристойностей). Ряса задралась вполне закономерно - Мари с дерева свалилась. Майор тоже не слишком меткий стрелок, так что, видимо, такое случается. Если можно опускать "содержание", то я это и предпочту делать. Шинигами Спасибо! Тоже люблю Андерсона.
Las Vegas: Я ЛЮБЛЮ ПАПУ САНЮ
полная версия страницы