Форум » All you need is love » The Late Homecoming (NC-17; PWP; Алукард/Серас/Пип) » Ответить
The Late Homecoming (NC-17; PWP; Алукард/Серас/Пип)
sqrt: Название: The Late Homecoming Автор: Seras-chan (sqrt) E-mail: sqrt151[at]gmail.com Бета: Dita von Teese, Alasar Персонажи: Алукард/Серас/Пип Бернадотте Жанр: PWP Рейтинг: NC-17 Аннотация: Алукард возвращается домой, и Серас очень рада видеть хозяина. Он вернулся. – Хозяин! – А, Полицейская! Все такая же шумная, как раньше! Серас никак не удается успокоиться, и когда Алукард выходит из спальни Интегры – через дверь, как будто нет большего удовольствия, чем просто ходить пешком, – она неуверенно следует за ним. Или он теперь не может ходить сквозь тень? Мысли путаются, а Хозяин вдруг останавливается, и Серас едва не втыкается носом в прямую спину, ровнехонько под левую лопатку. Она хочет шагнуть назад, но забывает об этом, вдыхая знакомый запах, такой привычный и полузабытый уже. Пыль и порох. И что-то еще, манящее и отталкивающее одновременно. И насмешливая улыбка. Да, он улыбается сейчас, точно. – Соскучилась, Полицейская, – почти утверждение, а не вопрос. Серас не знает, что сказать. Хозяин поворачивается к ней, кладет руку на плечо. – Пойдем. Расскажешь, как вы тут без меня. Она тоже улыбается, но внутри все сжимается в тугой комок – не то от страха, не то от радости. – Хозяин... Это долгая история. Стены его подземелья уже не вселяют в нее тревогу, не мерещится, будто в углах комнаты шевелится густая тьма. Серас сама не знает, что пугает ее, но если сейчас ей снится счастливый сон, то, наверное, она боится проснуться. Алукард гладит ее по голове, перебирает волосы, скользит пальцами вниз, к шее, и смутное беспокойство проходит, уступая место предчувствию, от которого сердце замирает. – Действительно, рассказывать долго... Можно гораздо быстрее. Он медленно проводит пальцами по ее подбородку, как будто ожидая согласия, и Серас, не раздумывая, тянется к воротнику, расстегивает пуговицы и вздрагивает, случайно коснувшись затянутой в перчатку руки. И хочется снова дотронуться, но Серас сдерживается, чтобы не рассердить Хозяина, чтобы он не передумал... Сколько раз она представляла, как будет, когда он вернется? Сколько лет мечтала снова услышать его голос? Она не выдерживает, ловит ладонь Хозяина и сжимает его запястье. Он мягко, но уверенно размыкает ее пальцы, кладет руки на плечи, склоняется к ней, и Серас запрокидывает голову, торопливо убирая волосы. Прохладное дыхание щекочет шею. Ей вдруг вспоминается его вопрос тридцать лет назад: "Ты девственница?" Сейчас это, конечно, уже неважно, но все-таки она снова смущается и отводит глаза. Хозяин беззвучно смеется. А потом его клыки – медленно-медленно, так, что она успевает судорожно вдохнуть и выдохнуть несколько раз – пронзают кожу, кажется, в том же самом месте, и она захлебывается болью, а сердце колотится, как безумное, и по телу разливается обжигающее тепло. Губы Хозяина кажутся теперь почти горячими. В голове мелькают бессвязные мысли и образы, но она чувствует вопрос, не оформленный в слова, и в ответ вызывает длинную вереницу воспоминаний. Тридцать лет – это много, но у вампиров хорошая память. Серас не успевает остановиться, когда на поверхность сознания начинают всплывать те желания, те самые безумные фантазии, которые она старалась скрывать даже от себя самой все эти годы. Она только выдыхает: "Хозяин!" – и вцепляется в его одежду, притягивая ближе. А потом ей уже становится все равно, что показывать ему, возбуждение захлестывает ее, сметая все барьеры, и Серас сама не сразу осознает, какими воспоминаниями делится, когда видит, как два тела, мужское и женское, сплетаются в объятиях, и короткие светлые волосы путаются с невозможно длинными рыжими... Алукард наконец отрывается и фыркает ей в шею. – Полицейская, до такого бы даже я не додумался! Он снова смеется, а Серас мучительно краснеет, разом растеряв всю уверенность. Но Хозяин обнимает ее, зализывая ранку, а потом его губы движутся выше, и шепот щекочет ухо: – Было бы интересно взглянуть на это. Взглянуть? Или не только? Что он вообще имеет в виду? Она вздрагивает и, сама не зная почему, заглядывает внутрь себя. "Пип?" "А ведь тебе нравится эта идея, девчушка". Бернадотте ухмыляется, и Серас теряет дар речи от возмущения. "Неправда! Ты с ума сошел?" "Ты скучала по нему". "И что дальше?" "А дальше – расслабься и получай удовольствие". Левая рука почти помимо ее воли разворачивается в крыло из тьмы, а когда снова собирается воедино, позади Серас уже стоит Бернадотте. Она поднимает взгляд, настороженно смотрит, как мужчины обмениваются ухмылками, – и забывает дышать, чувствуя, как ладони скользят по ее телу, обжигая кожу, как расстегивают пуговицы и забираются под рубашку. Хозяин снова наклоняется к ней, прикасается тонкими бескровными губами к щеке. Язык скользит по ее губам, а потом мягко проникает внутрь, и пол уходит из-под ног Серас, но сильные руки поддерживают ее, не давая упасть. С нее снимают лифчик, и к груди прикасаются ладони, но... – Хозяин, – она почти стонет и ловит его руку, пытаясь стянуть с нее перчатку. – Пожалуйста... Можно? – Можно, – ухмыляясь, он снимает свои перчатки, и тогда Серас нетерпеливо сдергивает свои. Руки снова ложатся на грудь, скользят по спине, щекотно пересчитывая позвонки. Пип стоит позади, и Серас чувствует, как напрягается тело мужчины, когда Алукард случайно касается его. И хочется разорваться на части, чтобы обнимать обоих сразу, но она не может сделать этого, поэтому теснее прижимается к Бернадотте, расстегивая одежду Хозяина. Пип сдвигает ее юбку вверх, на талию, притягивает девушку к себе, и Серас откидывается назад, в его объятья. Она ощущает лопатками и ягодицами обнаженное тело и на секунду удивляется тому, что Бернадотте уже раздет. Мучительно хочется выпутаться из юбки, чтобы ничего не мешало, чтобы каждым дюймом кожи чувствовать кожу. Пип, как будто угадывая ее мысли (впрочем, ему и угадывать не нужно), стягивает с нее юбку через голову – Серас почему-то ощущает себя ужасно слабой в его сильных руках, и ей нравится это, как в первый раз. Руки Алукарда, до поры легко, почти неощутимо ласкавшие ее грудь, сжимают Викторию в объятиях, да таких, что, будь она человеком, не обошлось бы без переломов, наверное. Она в ответ скользит ладонями вдоль предплечий Хозяина, кончиками пальцев чувствует его мускулы, тугие, как натянутые веревки, и как будто завязанные в узлы под кожей. Вампир уже успел сбросить пиджак и рубашку, и Серас продолжает движение, гладит его плечи и грудь, прижимаясь всем телом. Потом отстраняется, мимолетно думая, что ей бы никогда не удалось разжать его хватку, если бы он не захотел, и от этой мысли внизу живота разливается тяжесть и тепло. Она уже сама вцепляется в его кисть, разворачивая ладонью к себе, гладит вены, резко выступающие под бледной кожей, прижимается губами к запястью. Она не голодна, и ток чужой крови – такой близкой и такой недосягаемой – отдается спазмом внутри, но не в желудке, а ниже. Серас внезапно приходит в голову, что все было намного проще, когда она отказывалась пить донорскую кровь: ее мучил только голод, а... другой голод лишь изредка давал о себе знать. Алукард делает полшага назад, опускается на край неизвестно откуда взявшегося гроба и тянет Викторию к себе. Она, на секунду замявшись, послушно приближается, а Бернадотте с ухмылкой шагает вперед вместе с ней, не разрывая объятий. – Полицейская, – она вздрагивает, услышав голос Хозяина, мягкий и ничуть не менее насмешливый, чем раньше. – Не слишком ли много на тебе одежды? Он смотрит на нее, улыбаясь, и Серас заливается краской. – Мне кажется, это легко исправить, – Бернадотте кладет подбородок на ее обнаженное плечо. Его руки совершенно бесстыдно ласкают грудь Серас, меж тем как она, дрожа, стоит перед Хозяином почти голая. Пип опускается на колени позади Виктории, гладит ее бедра, стягивая трусики и приспуская чулки, а она глядит в глаза Хозяину, и от его ответного взгляда ее трясет не меньше, чем от предельно откровенных прикосновений наемника. Бернадотте невыносимо медленно расшнуровывает ее ботинки, а руки Алукарда скользят по животу, иногда опускаясь ниже, но не задерживаясь там, и она не может шевельнуться, позволяя себе только стонать сквозь зубы. Справившись со шнуровкой наконец, Пип снимает с Серас обувь и чулки и щекочет обнаженную ступню кончиками пальцев. Девушка теряет равновесие; носферату притягивает ее за талию, и она оказывается на коленях у Алукарда, лицом к нему. – Хозяин!.. – она не знает, что сказать, просто не может больше сдерживаться, и с полувздохом-полустоном прижимается всем телом, обнимает, мертвой хваткой вцепляется в широкие плечи. – Хозяин! Вампир прекращает этот бессмысленный лепет, накрывая ее рот своим. Серас приглушенно вскрикивает, когда кожу на шее прикусывают зубы наемника. Она разворачивается к Бернадотте, пытаясь поймать его губы, но он кусает ее за горло, сильно, так, что она боится вздохнуть, и сердце колотится бешено, совсем по-человечески: это ее мужчина. А она – его. И он никому ее не отдаст. На шее остаются синяки, но Виктория не замечает боли, разрываясь между то теплом, то прохладой рук и губ. Она уже хочет большего, хочет... или боится? Серас застывает, не зная, что предпринять, и вдруг совершенно некстати вспоминает, как когда-то давным-давно... *** Она вернулась в подвал полуразрушенного особняка почти в истерике. При жизни списала бы всё на переутомление, напилась чаю и спокойно легла в постель. Еще позавчера, наверное, она бы выпила крови и легла в гроб, чтобы выплакаться и заснуть. Но только не в это утро. Битва за Лондон осталась позади. Они с Интегрой выжили – одни в огромном городе, кишащем упырями. И теперь оставалась только работа "мусорщика". Виктория уничтожала упырей весь день и всю ночь. Сколько их осталось еще? Десять тысяч? Сто? Конца-краю не видно. Но сейчас, наконец, можно было ненадолго расслабиться и отдохнуть... Она села на гроб и разрыдалась. Хозяин исчез. Город разрушен. Все бесполезно, зачем сражаться, все равно уже нет смысла... – Какого черта, – девушка всхлипнула и обхватила голову руками, изо всех сил сжимая пальцы. От пульсирующей боли в висках хотелось выть. Серас не заметила, как Бернадотте воплотился – впервые не во время сражения. И вздрогнула, чуть не свалившись на пол, когда он обнял ее за плечи и притянул к себе. Теплое дыхание защекотало ухо: – Успокойся, девчушка. Все будет нормально, ты не одна теперь. Не бойся. А потом она, все еще давясь слезами, лежала на крышке собственного гроба, и кожа горела от прикосновений, а скомканная одежда валялась на полу. Бернадотте не торопился, кажется, сдерживаясь исключительно ради нее, хотя Виктории тогда было все равно. Но он целовал ее, царапая обветренными губами, он обнимал ее так крепко, что хрустели кости, он был теплым и нежным... И ей не нужно было ничего большего. Хотя Серас в тот раз не получила удовольствия, ей все-таки стало легче. Да что там, будто камень с души сняли. – Не будешь больше плакать, а, девчушка? Договорились? – Пип поцеловал ее в висок. – Слушаюсь, капитан, – и Серас прикоснулась к его губам своими, удивляясь, как это странно: чувствовать кожей его улыбку. *** Очнувшись от воспоминаний, Полицейская понимает, что стоит абсолютно голая на коленях на гробу Хозяина. А сам Хозяин – о Господи! – в одних расстегнутых брюках лежит, эммм, под ней. И между. Между ее коленок. И как-то выжидающе смотрит на нее. Она что, настолько выпала из реальности? Серас недоуменно оглядывается на Бернадотте – и тогда мужчины начинают хохотать. Она пытается отстраниться, чувствуя, как кровь – в который раз? – приливает к щекам, но Алукард легко удерживает ее на месте, обхватив за пояс одной рукой. – Полицейская, ты решила сбежать прямо в таком виде? Интегра, боюсь, не поймет. Ей в этот момент и правда хочется сбежать, потому что иначе остается только протянуть руку к его паху и... И, к ее облегчению, Хозяин делает все сам (Виктория старательно отводит взгляд), а потом берет ее за талию и медленно опускает вниз. Она втягивает воздух сквозь зубы. Ее тело теплее, чем его, и девушка замирает, прислушиваясь к приятной прохладе внутри. А Пип прижимается к ней сзади, шепчет что-то – Серас не может разобрать слов, но кивает в ответ на вопросительную интонацию и чувствует, как он раздвигает ее ягодицы и толкается в нее. Весь мир сжимается в одну точку, которая находится где-то в судорожно напряженном кольце мышц. Ее короткий вскрик заставляет Бернадотте остановиться, а Виктория, вспомнив наконец о том, что она все-таки вампир, расслабляется настолько, что он легко входит в нее. Впрочем, через несколько секунд она теряет концентрацию, и отверстие снова сжимается, но девушка уже почти не чувствует боли. Алукард обнимает ее, и Серас стонет ему в губы. А потом мужчины одновременно начинают двигаться, и холод сменяется обжигающим пламенем, которое заполняет все внутри, кажется, до предела – туго и невыносимо хорошо. Полураспущенный кончик косы Бернадотте падает ей на плечи и щекочет, сползая к пояснице. Виктория оборачивается и притягивает Пипа к себе за косу. Охнув, он склоняется к ней, его язык скользит ей в рот, и все куда-то уплывает; впрочем, судя устремленному в пустоту взгляду единственного зеленого глаза, Пип чувствует то же самое. Жесткие и сильные ладони глядят ее тело, и каждое прикосновение (чье именно – не разобрать) вызывает сладкую дрожь. Серас уже с трудом понимает, что происходит, только вскрикивает во время самых сильных толчков. Оба проникают так глубоко, почти до боли, внутри хлюпает совершенно непристойно, и она стонет все громче, заглядывая в глаза Алукарда. Ярко-алая бездна как будто подернута пеленой, и оскаленные заострившиеся зубы – Серас, не думая ни о чем, снова приникает к Хозяину в поцелуе – разрывают ее губу. Девушка задыхается от внезапной боли, но почему-то возбуждение не исчезает, наоборот, становится нестерпимым, а руки вампира скользят по ее плечам и шее, успокаивая. – Осторожнее, – он ухмыляется, но Серас уже не слышит, не понимает его слов, и единственное, что остается – это два тела снизу и сверху, двое мужчин, движущихся в ней. И, кажется, она уже почти... Пальцы Бернадотте сжимаются на плечах, как стальные тиски. Он кончает раньше нее, болезненно-приятные ощущения внутри сменяются липким теплом и пустотой, и Серас благодарно стонет, вжимаясь в бедра Алукарда. Перед глазами мелькает застывшее лицо вампира. Его рот приоткрыт, а брови сведены, как от боли. Виктория уже ничего не может сказать. О том, как она скучала. О том, как любит их обоих. И поэтому она просто кричит, проваливаясь в пульсирующее небытие. Потом Серас соскальзывает с члена, сворачивается в клубочек на краешке гроба, и ей хорошо, так хорошо, только нет сил даже руку поднять. – Пип, – тихо зовет она. Сонно улыбающийся Бернадотте кивает, склоняется к ней – и исчезает во всколыхнувшемся на секунду темном крыле. Серас прижимается к груди Хозяина и закрывает глаза. Она еще чувствует, как носферату укладывает ее в гроб (теперь у него теплые руки, почти по-человечески теплые), а после ложится рядом. До нее доносятся голоса: – Спасибо, что присмотрел за Полицейской, пока меня не было. – Вы уж позаботьтесь о ней, мистер Алукард. Она очень хорошая девочка. – Не беспокойся, – звучит негромкий смешок. Но это ей, наверное, уже снится. 21.06.10 – 14.09.10
Ответов - 0
полная версия страницы