Форум » All you need is love » Близость (PG-13; romance; Алукард, Интегра) » Ответить
Близость (PG-13; romance; Алукард, Интегра)
Гайя: АВТОР: Гайя НАЗВАНИЕ: Близость РЕЙТИНГ: PG-13 СТАТУС: закончен. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: Алукард, Интегра ОПИСАНИЕ: в разном возрасте близость, привязанность, влюбленность и неприязнь ощущаются по-разному. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: продолжаю мучить свою АУ, а значит, будет тут и А/И, и еще черт знает что. ОТ АВТОРА: Шинигами хотела хентая, а у меня была температура 40 и бездна вдохновения. Хентай не гарантирую. [off]Черт побери, да нафиг он мне вообще сдался?![/off] 1995 год. Когда какой-то человек - ну, или даже не человек - становится близок тебе, и ты прирастаешь к нему - то есть, зависишь от его мнения, зависишь от того, как он смотрит, как он говорит, как он чувствует… очень сложно. Очень тяжело. Но, с другой стороны, чувство безопасности - оно, такое вкрадчивое, такое осторожное - его ни с чем не сравнить, и заменить его нечем. Ты знаешь, что он - всесилен, он знает все наперед, он никогда ни перед чем не остановится, не засомневается. А что может быть надежнее? - Алукард. - Да? - Мне сегодня по географии влепили D. - Ужасно. - Я серьезно. Эта скотина, миссис Холлиуорт, чтоб ее душу… - Не ругайся. - Ну откуда мне было знать, где там проходит эта чертова граница между Данией и Швецией?! - Я вот тоже не знаю. Будешь апельсин? - С удовольствием. Передай в руки, не швыряйся через комнату. - Хоть с французским у тебя проблем нет. - С французами есть зато. Меня достала эта придурочная Анна! Только и трескотни, что о своем Клиффорде, с которым она целуется каждый вечер у камина. Можно подумать, такая важность. - У тебя дырка на колготках сзади. - Пятая пара за неделю. Мы разоримся. … Она еще не понимает, что такое власть. Она еще не умеет соблазнять, и оттого настолько велика сила ее власти. Задирает клетчатую юбку и начинает вертеться, как белочка в колесе, пытаясь разглядеть свои длинные ноги сзади. Залезает на стул и снимает колготки, зашвыривая юбку куда подальше. Ей было неловко сначала с ним. Давно это было. Когда тебе пятнадцать - два года длятся целую вечность. Неделя длится так долго, что когда наступает вечер субботы - это уже другое измерение по сравнению с понедельником. За эту неделю можно успеть влюбиться, разругаться, помириться, расстаться. Незыблемым остается он - встречающий ее у школы каждый день, и сопровождающий ее везде и повсюду. Опасность? Какая опасность? Говорят, ее могут убить в любую минуту - но для того, чтобы к ней хоть кончиком пальца притронуться, сначала нужно упокоить ее вампира. Есть ли в Британии самоубийцы? Вертится на стуле. - Меня пригласили в кино. - Какое кино? - «Девять с половиной недель». Пойду в пятницу вечером. - Тебя не пустят. - Пусть попробуют. Старший брат Анны проведет. - Той самой Анны? - он усмехается, и девчонка недовольно хмурится, - ну и как, незабвенный Клиффорд тоже там будет? - А как же, - Интегра морщится снова, и печально смотрит на свое отражение в зеркале, - мне нужно в парикмахерскую. Сейчас же. - А чай? - К черту чай! Мне нужно в парикмахерскую. По дороге она придирчиво изучает витрины магазинов, щурится на яркое солнце, провожает внимательным взглядом молодых людей за стеклами автомобиля. Подобострастно кланяются ей консультанты. Они хорошо знают, как выглядят действительно богатые девочки, и какие у них бывают барские замашки. Парикмахер молится на нее; перед ней готов пасть ниц косметолог и стилист; заинтересованно смотрят на нее взрослые мужчины, имеющие нездоровые склонности к девочкам-переросткам. А чуть позади нее - высокий мужчина, и сникают извращенцы, и прячутся за стулья стилисты. - Мне идет? - кокетливо интересуется она у собственного отражения. - Очень, - отвечает ей зеркало. - Я красивая? - Безумно красивая. - А я знаааю, - тянет она задумчиво. И нежно улыбается своему вампиру. - Алукард, я не умею целоваться, - врывается она в столовую. Черная бровь изгибается. Высший вампир превратился в один большой знак вопроса. - Что, прости? - Я не умею целоваться. Я ни с кем никогда по-настоящему не целовалась. Не надо было пускать ее на фильмы для взрослых… - А… а зачем тебе это сейчас? - Мне надо! - взвизгивает она и нетерпеливо машет рукой перед его носом, - скажи, а зачем мне ходить в школу? А зачем мне учиться играть на фортепиано, если я ноту ля от ноты до отличить не могу? Или посещать эту идиотскую воскресную школу - в монастырь я не отправлюсь в любом случае! - Успокойся, Интегра. - Нет, не успокоюсь! Я знаю, за сколько минут человек превращается в упыря, знаю, что такое печать Кромвеля и где у вампира сердце, а целоваться не умею! Стремление к познанию - человеческая черта. У Интегры она преобладает надо всеми остальными. Она не читает - она проглатывает книги. Она не в состоянии усидеть на месте ни минуты, и работоспособна, как никто другой. Она освоила дипломатическую переписку и тонкости ведения деловых переговоров за неделю. На уроках она спит - как можно слушать то, что она прочитала в учебнике в первый день, когда пришла в школу? - Ну хорошо, а я-то чем могу помочь? И вдруг - кто может сказать, в какое короткое мгновение случилось это? - вдруг на лице девчонки появляется самодовольная улыбка. Улыбка. - Научи меня. Он аккуратно отодвигает стул от стола. Встает, поднимается медленно, старается не делать резких движений - как при встрече с опасным хищником, хотя здесь хищник один. И это не синеглазая пятнадцатилетняя девица, пусть и выросшая ввысь. - Научи меня, - повторяет она и принимает свою любимую позу: одна рука упирается в бок, другая упирается в стол. Из-за неимоверно высоких каблуков при этом приходится ей изгибаться, как акробатке в цирке. - Я не могу. Оправдываться? Кому и перед кем? - А это не просьба, это приказ, и он не обсуждается, - холодно произносит Интегра, и щурится, снимая очки, - мой приказ тебе. Поцелуй меня. - Хорошо. Она еще не понимает, что такое приказ в полном смысле этого слова. И он хочет оттянуть неизбежное. Медленно подходит, наклоняется к ее лицу, коротко, едва уловимо касается ее губ своими и отстраняется - поспешно, чтобы ее неповторимый мятный аромат не вскружил ему голову, не пробудил в нем зверя. - Я сказала, по-настоящему, - прошипела девчонка, и одним коротким броском, пока вампир еще не успел выпрямиться, бросается ему на шею. Ее руки - тонкие, слабые - давят ему на плечи с такой тяжестью, с какой не давили тонны земли над могилой. Раздается звон разбитой посуды. Оба - и маленькая англичанка, и Алукард - смотрят на дворецкого. Он свято соблюдает традицию вечернего чая. Вот и сейчас он хотел принести своей юной леди чай - ароматный, вкусный. Что он увидел, открыв бесшумно дверь?.. Уолтер торопливо собирает осколки в дверях. - Простите, мисс, - извиняется он. Серебряный поднос отражает изумленное лицо высшего вампира. - Пожалуй, я… - Стоять! Я тебя упокою, клянусь! Я велела тебе: поцеловать! Это - приказ! Слышишь, ты?! Она кивает головой на стол. - Возьму свой пистолет, и мало тебе не покажется… - Закрой глаза. Мне так удобнее. Наклонившись к ее лицу, он берет ее за руки - это так банально, но так необходимо. Легко проводит от ладони к плечу по ее обнаженной руке. Касается губами ее лба, кончика ее носа, потом - после целой вечности - ее губ. Острым языком проводит по нижней губе, потом по верхней, приподнимает ладонью ее подбородок… Он очень осторожен, он пытается ступать по запретной границе бесшумно и незаметно. Сначала словно прижмется губами к ней, потом отпустит, играя. Осторожно пробует ее юность на вкус, стараясь не быть грубым, но ведь так сложно сдержать полыхающую страсть, когда она - вот она! - и ласка ее рта бесконечна. А потом - он с удовольствием отмечает этот момент - Интегра сбрасывает оцепенение, и начинает целовать его сама, обняв руками его талию. Подтягивается выше и выше, неловко прикусывает чуть его губы, изо всех сил вжимаясь в его тело. Ее язык скользит по его зубам, по чуть выпирающим клыкам, ласкает в ответ… Вампир внимательно сосчитал - не сосредотачиваясь при этом - что поцелуй продлился двести сорок три удара ее сердца. - …Так, - немного задушено говорит Интегра, отстранившись и надевая очки, как будто пытаясь спрятаться за ними, точно за крепостной стеной, - а клыки все-таки не мешают. Это раз. Тебе нужно чаще бриться - это два. Глядя на нее, вампир улыбается, хотя ему нестерпимо больно. - А спасибо? - говорит он, подражая обиженному мальчишке, и неловкость пала, разрушенная их общим смехом. Ночь, кухня, девчонка в халате, магазины и совместное посещение музеев, и прогулки, и чай… да разве может один поцелуй разрушить все это? - Было классно. Это пункт третий, - улыбается Интегра, и снова они смеются вдвоем. Когда близость становится способом выжить, как-то не особо задумываешься о последствиях. Тебе все равно, к кому прирасти и насколько долго это продлится. Причины у каждого свои, и не стоит пытаться вникнуть в них. Не надо анализировать, не надо задумываться, не надо рассуждать. Привяжись покрепче - и тебе станет вдруг хорошо. Когда какой-то человек - или не человек - становится близок, и ты учишься доверять ему - не потому, что так хочется, а потому, что так надо - самое понятие веры меняется. Выбора у тебя нет, вариантов тоже. Живи так - или умри. И ценность слов «я буду с тобой» можно приравнять тогда к наличию или отсутствию воздуха в легких.
Ответов - 9
Annatary: Гайя, чудесно! Спасибо! Очень жду продолжения. Мои аплодисменты. Первая часть порадовала "легкостью", очень "светлая" вещь и очень романтичная. Помнишь, я тебе говорила, что иногда вижу текст "в цвете" Твой замечательный стиль открыл для меня свою новую грань. Но полностью составить мнение, пожалуй, смогу только по прочтении всего произведения целиком
Шинигами: *каваиццо* Маста счастлива... серьезно, очень красивая вещь.
Nefer-Ra: Отлично (за мою трактовку меня закидают тапками. Если я ее напишу)
Гайя: Что значит, если, Nefer-Ra ? Мне это очень надо. Пожалуйста. Может, она и будет верной, эта трактовка? Заранее благодарна.
Ganimed: Гайя, это прелесть. Прочитала с огромным удовольствием. Все, умолкаю, ибо нет слов :)
Tremi: Гайя, солнце мое, СПАСИБО за чудесное творение))
Гайя: 1997 год. - Пистолет. - Вот. - Мерси. Отойди, ты загораживаешь мишень. - Я хотел поговорить с тобой о сигаретах. - Послушай, или ты отойдешь от мишени, или я буду стрелять через тебя. Ты меня достал. - Интегра, не смешно. Ты губишь свое здоровье. - Как и миллиард людей во всем мире. Ему приходится отодвинуться. Не потому, что выстрелы сделают ему больно или убьют. Это своеобразный психологический барьер, через который переходить не стоит. Даже ради шутки она не целится в него. Только если уж очень сильно разозлится. Выстрел. - Курить вредно. Ты еще так молода, у тебя не самое крепкое здоровье. Голос у вампира вкрадчивый и нежный. Низкий, глубокий голос, льющийся в уши. Но если каждый день слышать его, то можно привыкнуть не слышать его красоты. Или его уродства. - Тебе еще надо расти… - Да? Скажи мне, мой клыкастый друг, предел в семь с половиной футов тебя устроит? - выстрел - или, может, я такой карлик? Мои шесть футов уже не рост? - От твоего курева у меня аллергия, - широкая ухмылка. Интегра презрительно отвечает на нее - точно такой же улыбочкой. - Отодвинься и не дыши. Ты же умеешь? Выстрел. - А еще у тебя будут прыщи - Неправда. Выстрел. - Не мешай, видишь, я опять не могу попасть! - Лорд Алукард прав, мисс, - это Уолтер, который передает горничной поднос с грязными чашками, - к тому же, вам еще детей… Из-за выстрела последние слова не были слышны. Она промахнулась. Руки дрожат. Оба: вампир и его маленькая Хозяйка - оглянулись на дворецкого. В тишине очень хорошо слышно тяжелое дыхание девушки. Даже очень близким людям не стоит говорить на некоторые темы. Наступает в любых отношениях такой период - а может, он вообще наступает, вне зависимости от наличия или отсутствия этих самых отношений - когда нет больше безопасных тем для разговора. Любая беседа - минное поле, шаг за шагом - по тонкой нити жизни и смерти. Слово - и взрыв. Фраза - и нож у горла. Больше нет невинного обмена мнениями, есть война. С ней - с Интегрой - нельзя теперь говорить о ее сигаретах, о коньяке, о пиве, о том, что короткие юбки ей не очень-то идут на самом деле, о том, что злоупотребление успокоительными средствами ведет к язве желудка. Нельзя упоминать проигрыш Манчестер Юнайтед, принцессу Диану, необходимость заводить детей и эмансипацию женщин двадцатого века. Не стоит намекать, что пора ложиться спать - комендантский час был перенесен сначала на одиннадцать вечера, потом на полночь, а потом и вовсе канул в лету. - Я не хочу ни с кем разговаривать. - Но послушай, надо же когда-то и спать ложиться… - Отстань от меня! Проваливай в свой подвал и сиди там тихо! - Но… Кто и кому должен приказывать? Ему хочется сгрести ее в охапку и силком затолкать в кровать. - Послушай, ты, кровосос, - подходит она близко, и блестят стекла очков, и сверкают синие глаза, - слушай и внимай. Я буду ложиться спать, есть, пить и мыться, когда мне это будет надо. Тебя что-то не устраивает? Иди в приют для бездомных деток, и расти их. Понял? - Прекрасно понял. Мне нет дела до бездомных деток, но мне есть дело до… - Ты оглох, что ли?! Уймись, Алукард! Оставь меня в покое! Мне ничего… ничего… ничего не нужно, только… И она заходится в рыданиях. Что остается вампиру, как не утешать ее, утирать слезы, и тихо что-то шептать на незнакомом ей языке - ведь не нужно никаких умных речей, ей просто необходимо, чтобы кто-то был рядом, и все. Есть люди, которых власть развращает. Есть люди, которых она разрушает. Интегра, без сомнения, относится к тем, кто в агонии будет цепляться за иллюзию власти - пока не повзрослеет, наконец. И все те, кто близок ей, будут терпеливо ждать этого мгновения. 2000 год. - Алукард, когда я говорила: найми себе секретаршу, я прозрачно намекала, что ты не успеваешь отвечать на звонки, только и всего. - … - Но если она за все это время не смогла научиться такой простой вещи… - … - Конечно. - … - Что значит, не мог иначе? Ты посмотри, кого ты привел - она же ребенок, Алукард, ребенок! И вдруг тишина. Интегра обернется, взглянет на него, и увидит растерянность в алых глазах. Ребенок? Да, возможно, но разве забыла ты, девочка, каким ты сама была ребенком? И если он сейчас ей напомнит, она его убьет. - Иди. - Интегра… - Уходи! - истеричный возглас пронзительно отражается от каждого уголка кабинета. Когда какой-то нечеловек становится тебе близок - совсем, так, что дальше некуда, - начинаешь беспокоиться. Ты помнишь то время, когда он казался тебе всесильным, мудрым, когда его сила была для тебя самой надежной опорой во всем мире. А теперь начинаешь видеть его слабости. Его недостатки. И противоречие между детской верой и этим новым чувством - как назвать его? - сводит с ума. Когда нечеловек становится слишком близок, его хочется оттолкнуть. Хочется ударить больнее, хочется сделать ему очень больно. Но тянет. Тянет очень сильно. Можно заглушать тягу коньяком, виски, можно уйти с головой в работу. Или дымить, как паровоз, тупо глядя в очередной матч Лиги Чемпионов. - Курить - вредно. - Отстань, - вяло произносит она, глядя в окно. - У тебя будут желтые зубы, плохая кожа и ногти с бороздками. Он еще пытается шутить. - Зато у меня пульс есть, - отвечает она. - А мне маникюр не нужен. И тихий смех - усталый, но вдвоем. 2002 год. Тяжелое дыхание, по ногам больно ударяет дверь, но она не сдается, она вот-вот… Тихо. В подвал есть всего один путь, но она облазила в свое время эти катакомбы вдоль и поперек. А ведь она не пошутила, когда сказала, что упокоит его. Вздумай вампир сказать хоть слово, она выстрелила бы - и попала. А потом застрелилась бы. Так просто - взять пистолет, приставить к виску… и плевать, плевать на все. Фамильная гордость? Что это? Она не помнит. Нет даже желания, нет похоти - есть подступающее со всех сторон одиночество, страшное и неприкаянное. Тень, мелькнувшая в коридоре… нет, это не он. Куда он побежит? К своему убежищу. Вот, еще пара десятков шагов… да! До чего ж он все-таки высокий. И только теперь ледяные каменные плиты вдавливают мороз в ее тело, вжимают по капле. - …Простудишься. Она хорошо слышит настоящий страх в его голосе. - Согрей меня. Ну? Ну что ж… Отворачивающаяся девочка, его теплые руки - очень теплые, что удивительно, - подсадили тебя на край гроба, нежно провели от запястий к подбородку, задержались на ее шее, проникли под твою майку. Стянули ее. В темноте не видно ничего, мрак кромешный, и это хорошо, потому что ты покраснела. Твое желание, заглушенное уязвленным самолюбием, снова пробуждается, и с такой силой, что больно дышать. И вдруг его руки становятся властными, властными, и немного грубыми. Впиваются ногти в ее спину, и она оказывается сверху. В гробу тесновато, какая усмешка судьбы - первый раз заниматься сексом в гробу, с вампиром… сексом, а не любовью, слышите? - Осторожнее, Алукард, - выдыхает она, едва не ударившись головой о крышку. Приходится сцепить зубы и терпеть - все-таки он действительно очень большой. Но - вот ведь странно - она ждала чего-то действительно… действительно… ночные кошмары, страшные фильмы, которые она так любит смотреть, выкуривая пятую пачку сигарет за ночь, и даже… ах, какая чушь. Пора проявить инициативу. Самоутвердиться. Доказать, что не страшно. Что вообще она не умеет бояться. И никогда не будет. Но святые угодники, до чего же ей на самом деле страшно! Показаться слишком развратной, или неопытной, быть некрасивой и нежеланной. И потому она будет целовать его - а это на самом деле приятно, и кружит голову выпитый виски, и кружит голову запах ладана, и даже теплое тело мужчины рядом - а ты помнишь, Интегра, он же был когда-то мужчиной. Она пыталась заставить себя произнести какое-нибудь жуткое словечко вроде «презерватив» или «предохранимся?», а может, даже «не сделай мне больно». Но не смогла. И потому он будет вести ее по закоулкам страсти, как посчитает нужным, по тем самым темным улицам, пахнущим мускусом и шафраном, которые так влекут и манят к себе людей и нелюдей - единый инстинкт, рано или поздно овладевающий каждым. Избежать его - как ни старайся - нельзя, нельзя никак. «Я ведь могу почувствовать себя оскверненной и изнасилованной» - потерянно думала она, когда все закончилось, и она лежала, тесно прижатая против своей собственной воли к его длинному телу. Но впервые за последние лет пять чувство одиночества на какое-то короткое мгновение отступает перед чувством безопасности и умиротворения. - Ну как? - спрашивает она, а вампир почему-то не отвечает. Только целует ее в макушку и обнимает обеими руками. - Было больно? Подумала. Наверное, на этот вопрос есть какой-то короткий ответ. - Да. - Больше никогда. Лежали вместе, думая обо всем и ни о чем, еще минут двадцать. Гладили друг друга, обнимались. Медленно ползет его рука по ее телу, по бедру, мимо пупка, обводит грудь. Откидывает волосы с шеи. И тянутся нежные губы для поцелуя… - Я ухожу к себе, - села Интегра в гробу резко, спустила ноги, ступни коснулись чего-то мягкого. Тапочки? Вампир действительно очеловечился. И сначала она идет медленно, чтобы не опозориться, а потом бежит, бежит, прижимая к груди пистолет. И, влетев в свою спальню, убедившись, что дверь захлопнулась, швыряет пистолет на кровать, туда же отправляется майка - и кружится по комнате, обнимая себя обеими руками. А потом прыгает на кровать, раскинув руки и ноги, и взвизгивает, не стесняясь сама перед собой быть ребенком: - Йоху!!! Такая детская радость наполняет ее, что истоки отыскивать даже как-то и не хочется. Когда кто-то - ладно, не кто-то, его ведь зовут Алукард - становится чересчур близок, тонкую грань перейти кажется очень важным. Впрочем, разве есть разница между «до» и «после»? Ах, глупый! Он думает, она его боится! Она умеет бояться за него. Не станет ли он слабее без печатей? Не сбежит ли, оставив ее в одиночестве? Не сбежит ли куда-то, прихватив с собой свою… эту… которая живет с ним в подвале? Знает ли Интегра, что близость несет за собой и обязательства? Конечно, нет. Откуда ей знать? Ее растили, как цветок в оранжерее. Смертоносный цветок. Да, она знает все о дипломатической переписке и переговорах. И даже узнала все о границе между Данией и Швецией. Но ничего не знает она о том, что любви тоже надо учиться. И, нырнув в ванну и с наслаждением вымывшись, она громко подпевает какой-то французской песенке, ничуть не беспокоясь о своем вампире. 2004 год. - Энрико, спасибо за цветы, но… - Не беспокойся. Ты ведь любишь лилии? - Очень люблю. Спасибо. Так странно. Он ведь не знал, что она любит. Когда все вокруг знают марку ее сигар, узнают ее настроение по манере поправлять галстук и наизусть могут перечислить всех игроков и тренеров Манчестер Юнайтед за последние десять лет, встретить человека, который ничего о ней не знает… Он хороший. Правда, хороший. Она смотрит на мужчину рядом с собой, когда он спит, и заставляет себя поверить, что легкость во всем теле, как сейчас - это и есть счастье. Глядит в окно. Над Римом ночь. Завтра работа. А сейчас - сейчас он спит, подложив под щеку ладонь. Он красивый. Очень. С распущенными волосами он похож на средневекового рыцаря, очень красивого рыцаря. Он щедрый. Эмоциональный. Человечный. О, как страшно ей привязываться к нему! Как дико читать его сообщения в телефоне! Как непривычно слышать его голос, его голос с живыми и человеческими интонациями! Идти по улице - под руку - и стесняться. Опускать глаза. Никогда не заходи в магазины, Интегра: он ведь может завалить тебя своими подарками. Не смотри журналы: он все время спрашивает, не нравится ли ей это платье, или то, не хочет ли она слетать на Мальдивы. Не говори: «нравится», или «хочу», потому что Энрико - так ведь зовут этого рыцаря с тобой рядом? - потому что Энрико думает, ты действительно хочешь. А слова слетают с твоих губ быстрее, чем оформятся мысли. Твое «хочу» - это всего лишь одно из миллионов твоих «могу». Когда-то Интегра не знала, что есть мужчины, постоянно напоминающие о себе. И в ответ они тоже чего-то ждут. - Ты мне не позвонила вчера. Я волновался. - Все в порядке, - надо стараться, очень стараться. Раздражаться нельзя, он же хочет, как лучше. - Пожалуйста, давай договоримся: если ты уезжаешь без охраны, позвони. Или напиши сообщение, ладно? - Хорошо. Конечно, не хорошо. Но как объяснить человечному, нормальному мужчине, что был в ее жизни вампир, всегда знавший ее маршрут и ее мысли наперед? - …не ходи… не стоит… не надо… Замолчи, человек. 2006 год. - На невесту нельзя смотреть! - притворно взвизгивает портниха. Модное «Кутюрье» - ты ведь любишь французский, да, Интегра? - так не подходит этой взволнованной женщине. - Ничего страшного. - Ты прекрасна. Он замер в восхищении на пороге. Он цокает языком - как удивительно может раздражать такая простая привычка! - обходит ее со всех сторон, склонив голову набок. Звучит приглушенная музыка Вивальди. Она очень любит Вивальди. Он трогает с ловкостью торговца кромку ткани, щупает кружева. Напоминает ей венецианского купца, и от этой толстокожей манеры ее всю передергивает с ног до головы. И хотя его лицо удивительно красиво, она и сама понять не может, как так случилось, что это он - вот этот мужчина - будет звать ее своей, будет стоять рядом с ней, и произносить… Он говорит много. Произносит слова, которые всем им положено произносить. Каждое его движение как будто отрепетировано, но Энрико Максвелл не нарочно, он ведь так был воспитан. - Тебе очень идет белый цвет. Зеркало, зеркало, что же ты молчишь? - Да, очень идет. Скажите, а нельзя немного пониже шнуровку? У моей невесты красивая спина. И покровительственная улыбка. - Надень с кольцом. Бог мой, до чего же…! Нет слов таких, mia bella. Зеркало, зеркало, ну почему же не отразить тебе счастье? Можно бежать от себя год за годом, можно прятаться, можно убеждать себя, что предел мечтаний - это белое платье с открытой спиной, грудью и руками, а роскошные особняки в самых шикарных районах самых шикарных городов мира - это все, что нужно, чтобы быть счастливой. И что красавец в модном костюме, богатый, знаменитый и щедрый, неплохой - признайся, неплохой же! - любовник - вот оно… только цена - цена такому сладкому, паточному, приторному счастью? А ведь хочется так мало. Забраться на подоконник в старенькой майке или пижаме, закурить сигарету, открыть о раму окна бутылку пива, достать сломанные, но не менее от этого любимые, очки. И лениво листать какой-нибудь глупый журнальчик или газетку - просто так, чтобы убить время, неспешно несущее куда-то - поворот за поворотом в страну, где не водится высоких и надежных брюнетов с язвительными ухмылками и едкими, но такими родными, шуточками. И когда распахнутся двери - беги, Интегра, беги как можно дальше от этого красивого мужчины, от его дорогих подарков, от жизни человека, обеспеченной, сытой и надежной - беги к беспечному, безработному и бессмертному нечеловеку. У нечеловека ничего нет, но ему ты веришь. А с этим - как его там зовут? - ты не срослась и не сроднилась, и до сих пор брезгливо отодвигаешь его зубную щетку от своей в стеклянном стаканчике. 2007 год. Близость. Такое странное слово. Подпусти к себе кого-то слишком близко, и он начнет прирастать к тебе, пускать корни в твою душу, превращаться в твою часть и занимать все больше места в твоей жизни. Или не-жизни. А однажды, когда все пути назад отрезаны, а корни истреблены, и не осталось ни следа от прошлой жизни - все начинается заново с чистого листа. Странно. - Будешь апельсин? - Нет, что-то не хочется. - Ну и что ты скажешь этой… из Инквизиции? - Старая перечница, чтоб ей сгореть. Ничего не скажу. У меня хватит денег, чтобы жить долго-долго и богато-пребогато. На проценты от вкладов можно безбедно существовать… я не знаю даже, сколько лет. - Богатая ты моя… - Твоя? Хмурится. Потом вздыхает с выражением: «Не буду спорить, чтобы меня не переубедили». - Моя. А чья же еще? Он не произносит слова «Хозяйка». Интегре так надоело слышать это слово, что обращение «Хозяйка моя» они решили сократить до одного слова. Оно, конечно, двусмысленно звучит. - Курить бросить будет трудно, - задумчиво говорит она, - слышишь, Алукард? - Ну так и не бросай, - лениво раздается из угла, - дело твое. Хочешь гробить свое здоровье - я тут при чем? - Я сказала, брошу, значит брошу. И не спорь со мной… эй, ты что, уснул? - Почти… Прижаться к нему. Пытаться прочесть его мысли, говорить с ним - много, много часов подряд говорить, задавая вопросы. Меняться - не потому, что кто-то велел, а потому, что это так естественно - расти вместе, быть рядом. И понять, что вкладывает он в слова. Или в молчание. Да, пожалуй, молчание значит гораздо больше. Забиться куда-то под его тяжелую руку. Вдохнуть запах его тела. Поцеловать его в губы, пока он спит. Чихнуть, когда пробивающаяся щетина защекочет чувствительную кожу у носа. Слово «моя» приобретает другой смысл. Его не угадать в коротком местоимении. - Ну да, допустим, - бурчит она недовольно, почти шепотом, и прижимается к нему еще сильнее. Завтра. Все будет завтра. Иногда слова не нужны. Если бы можно было разговаривать только мыслями - конечно, все бы разговаривали именно так. Только в сказках - причем в глупых сказках - бывает окончательное и безоговорочное «happy end». Никогда не стоит пренебрегать возможностью заглянуть за слово «счастье». Нельзя прийти однажды и сказать: «вот - счастье!», его всегда приходится выпрашивать, выменивать, завоевывать. Его можно заслужить - в этой жизни или в следующей. Не сдаваться. Не отвергать протянутой руки. Не быть слишком самоуверенным. Когда человек становится близок… нет, когда вампир становится…нет, все не то. Ах. Так просто. Просто: когда кто-то близок…
Шинигами: Маста валяется перед тобой на коленях... и чувствует себя одновременно очень раздавленной и очень счастливой. Ня... ^____^
Хищник: Новые грани той истории... Было интересно прочесть. Спасибо...
полная версия страницы